1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Юдит тоже молчала. Она вовсе не была взволнована. Стояла прямо, как я. У нее были сильные плечи - не худые, не тощие, но идеальных пропорций. Если бы она пришла в дом, в котором мы были прошлой ночью, ко всем этим знаменитым мужчинам и красивым женщинам, люди посмотрели бы на нее и спросили бы: 'Кто эта женщина?'... И все почувствовали бы, что она - важная личность...Ее фигура, осанка - что называется, королевская. Я в жизни видела нескольких принцесс, но ни у одной из них не было такой королевской осанки. А у этой женщины была. Было что-то в ее глазах, в ее лице, что-то в ней, в ее вещах, в убранстве и атмосфере комнаты - что-то, меня испугавшее. Я вспомнила то, о чем подумала раньше: сознательный, добровольный побег от жизни... Но под личиной побега таилась напряженная бдительность. Готовность. Желание получить всё или ничего. Неутомимо рыскающий инстинкт, развивавшийся много лет, много десятилетий. Пристальное внимание, которое никогда не ослабевает. И побег от жизни не являлся бескорыстным самоумалением, это была гордыня, даже - надменность. Что там люди болтают, что аристократы гордятся собой, раздуваются от самомнения? Я видела так много графинь и княгинь, и ни одна не была столь горда. Напротив, они были нерешительны и немного робки, как все аристократы...Но эта крестьянка из-за Дуная, так надменно взирающая на меня, не была ни застенчивой, ни робкой. Ее взгляд был холодным и сверкающим, как лезвие охотничьего кинжала. Она отлично владела собой, и ее совесть была чиста. Она молчала, не двигалась, даже не моргала. Это была женщина, в полной мере осознающая, что сегодня - ее звездный час. Всё ее тело, душа и чувство судьбы источало это ощущение.

  Я уже говорила о гостевой комнате в монастыре?...Ну да, и это тоже. Но, кроме того, это была клетка, клетка дикого животного. Шестнадцать лет она ходила туда-сюда по этой клетке, задевая мебель, или по точно такой же клетке. Она была уточненным диким животным, воплощавшим страсть и терпение. Я вошла в ее клетку, и теперь мы смотрели друг на друга. От этой женщины не откупишься дешевыми маленькими безделушками. Она хотела всё, всю жизнь, судьбу со всеми ее опасностями. И она могла ждать. Я признала, что она отлично умеет ждать, и вздрогнула.

  Медальон и лента по-прежнему лежали у меня на коленях. Я сидела в оцепенении.

  - Верните, пожалуйста, фотографию, - в конце концов сказала Юдит.

  Я не шевелилась, и она продолжила:

  - Я позволю вам взять одну из них, ту, которую сделали в прошлом году. Но вторая - моя.

  Это - ее собственность. Она говорила так, словно выносила приговор. Да, другую фотографию сделали шестнадцать лет назад, до нашей с Петером встречи. Но она тогда уже была с ним знакома, возможно, знала его лучше, чем когда-либо знала я. Я еще раз посмотрела на фотографии, потом молча отдала ей медальон.

  Юдит тоже посмотрела на фотографии, внимательно их изучила, словно для того, чтобы убедиться, что им не причинили никакого вреда. Потом подошла к окну и достала из-под кровати старый сплющенный несессер, нашла в прикроватном столике маленький кдючик, открыла потрепанный несессер и спрятала туда медальон. Всё это она делала медленно, методично, без малейших признаков волнения, словно ей принадлежало всё время этого мира. Я внимательно за нею следила, мимоходом отметила, что вот прямо сейчас Юдит обращается ко мне, просит фотографии, не используя при этом привычные формулы вежливости 'барышня' или 'мадам'.