Читаем 2 000 000 километров до любви. Одиссея грешника полностью

Тут я с ужасом вспомнил, что вся Европа уже имела возможность узнать мою «доброту» и «любовь». Те, кто попадал в мои сети, быстро приходили к выводу, что надо поскорее уносить ноги. Многие интуитивно чувствовали, что с таким человеком, как я, — ненавидевшим весь мир, — лучше не связываться. Поэтому идея взаимной любви с братьями и сестрами не очень меня воодушевила. А потом я услышал еще одну весть:

— Господь близко!

Бабах! Что-то взорвалось в моем мозгу. Видимо, я все еще находился под влиянием обещания Мориса, который сказал, что Иисус обязательно будет говорить со мной. Инстинктивно я стал оглядываться по сторонам, чтобы увидеть, где сидит Господь. В тот момент меня не удивило бы, если бы я обнаружил Христа в соседнем ряду, прямо за моей спиной. Почему с кафедры прозвучали такие странные, необычные слова? Значит, Он действительно должен быть рядом. Но я не увидел Его ни сзади, ни впереди. Где же Он?

Получается, Он рядом, но не в буквальном смысле. Что это значит? Тут я осознал, что Иисус грядет, Он уже недалеко, но еще «не здесь».

Все это было очень странно, но эти мысли промелькнули очень быстро: и мои поиски Бога в зале, и осознание, что Он близко, однако не совсем рядом. В моей голове роилось множество идей, а проповедник продолжал:

— Не заботьтесь ни о чем!

Меня снова будто ударили по голове. Ведь вся моя жизнь до настоящего момента состояла из одних лишь страхов и забот. Опять нахлынули воспоминания детства: я всегда боялся зла, которое могут причинить мне другие люди, подозрительно относился ко взрослым, никогда меня не понимавшим, видел много подлости вокруг, страшился ханжеской морали власть предержащих — судей, полицейских. Я познал отчаяние, разочарование, неприкаянность, убегал от преследований… Каких только горестей не было в моей жизни. И эта фраза — «Ни о чем не заботьтесь» — казалась невероятным обетованием, столь необходимым именно мне. Как здорово было бы так жить!

Проповедник продолжал:

— Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом[9].

Это я, конечно, не вполне понял, потому что мое сознание по-прежнему находилось во власти страха и отчаяния. Смысл этого стиха, как и многих других, был для меня скрыт, потому что язык христианства в целом пока еще оставался чужим.

Сегодня мне уже ясно: Господь слышит нас, что бы с нами ни происходило, как бы плохо ни складывались обстоятельства. Ибо «любящим Бога все содействует ко благу»[10]. Я снова обратил внимание на то, что доносилось с кафедры, и услышал, наверное, главные в тот вечер слова про «мир Божий»[11].

Да, мир! Именно его я искал всю жизнь и так и не нашел. Многочисленные гуру и учителя веры часто обещали внутренний покой, но под их руководством я его так и не обрел. В тот момент в соборе в Лозанне мир показался таким близким и достижимым. Однако я сразу понял, что это «Божий мир» — то есть не тот, о котором говорили политики, философы, психологи, эзотерики, основатели сект.

«Мир» в этом новом для меня смысле был очень важным понятием, основой жизни любого человека. Но помимо этого он был важным обетованием, адресованным именно мне, — вот что уловил я из той речи с кафедры. Мне был предложен дар, однако я не решился его принять, боясь снова обмануться. Если здесь меня постигнет неудача, я больше не поднимусь — сил просто не осталось. И я опять, под гулкие удары сердца, дал себе зарок, что не покину Лозанну, пока не пройду путь «через туннель к свету» и пока не определится мое будущее.

— Мир Божий превыше всякого разума…

Говоря это, пастор смотрел прямо на меня. И как ему удалось попасть еще в одну болевую точку?! Уже в который раз его слова поражали меня, как удары молнии.

«Осознание», «мозг», «мысль», «интеллект», «анализ»… Все эти понятия я использовал для саморазрушения и манипуляции другими. Разум может порождать гордыню, которая отравляет человека и становится препятствием для нормального взаимодействия с внешним миром. Стоит остановиться и задуматься: действительно ли «Божий мир» находится за пределами разумного постижения? Иными словами, трансцендентен ли он? Я вспомнил книгу Махариши о трансцендентальной медитации. Она называлась «Наука бытия»[12] В свое время этот труд произвел на меня большое впечатление своим глубокомыслием и интеллектуализмом. Но на деле оказалось, что все рассуждения призрачны, а сама книга — обман. При этом целое поколение выросло, питаясь подобной мудростью — человеческой, не Божественной. Все эти гуру и основатели новых религий красноречиво богословствовали и сознательно создавали культ «наукообразного» знания, чтобы привлечь последователей из числа образованной молодежи. Сатана хитер, хитрее многих: он ловко играет на тщеславии ученых людей и таким образом вводит их в заблуждение. Следование одному лишь холодному разуму, живущему в разладе с сердцем, приводит к печальному исходу.

Меня переполняли эмоции, когда гулкое эхо собора разнесло финальный постулат, произнесенный с кафедры:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное