2

обсуждается. Да ты и не обрадуешься ребенку, который вернется из моих чертогов. Вернется уже

совсем другая Зидони. Она видела то, что никто из живых зорян не видел, Ее разум не остался

невредимым, она уже полюбила быть среди мертвых грешников. Ты видела тех, кто рисует мои

портреты? Ты видела тех, кто прославляет мое темное имя? Но ты никогда не видела детей,

которые пропадали, а потом вернулись, вернулись из Хронилищ, не так ли? Я милосерден — я не

возвращаю ваших детей, которым вы уже ничего не можете предложить — потому что они видели

и познали то, что никогда не будет доступно вашему тупому умишку!

11

11

- Прим и Вес услышат мои стенания и тебе несдобровать! Попомнишь ты нашу семью еще!

- Я, дорогуша, никого не забываю! А боги ваши – что они мне могут сделать? Вернуть в

хронилища? Спят ваши боги, не до вас им отныне. Они посчитали, что пророчество ваше страшное

уже свершено, значит, теперь на Зории будет тишь да гладь, можно заняться и другими делами. Но

я постараюсь уж, чтобы не было так, как они хотят.

Марьями сникла, продолжая закрывать собой мужа и сыновей, темнобородый говорил

правду. Те, кто заглядывал в темное знание, сходили с ума — кто быстро, кто медленно, но итог для

всех был один — последователи Хрона, вольные или невольные, умирали насильственно и скоро

— от страшных неизвестных болезней — или их убивали, словно бешеных собак, отчаявшиеся

родственники. И теперь, узнав, где Зидони, было опасно настаивать на ее возвращении. Да и о Весе

тоже не слышно уже давненько, верное сказал Хрон. Теперь Марьями хотела лишь одного — чтобы

ее семью оставили в покое, чтобы темнобородый исчез, как ночной кошмар, о котором забываешь в

круговерти дневных забот. Слишком быстро и страшно изменилось все, к чему Пергани привыкли.

Хрон, заметив, что выражение лица Марьями изменилось, пророкотал:

- Ну, если вы более ничего не хотите, я исчезаю. Вижу, что вы мне совершенно не рады и

приглашения к столу от вас не дождешься. Я только удостовериться хотел, что твой муж выполнил

свою часть сделки.

И пропал, словно его и не бывало. Лишь обуглившиеся следы на ковре, который истлел до самой

основы, да запах тления подтверждали, что темный гость им не привиделся в общем кошмаре.

Время вновь выровнялось, стали слышны звуки. Марьями кинулась к мужу — о, чудо! — он все

еще был жив, и его можно было спасти. Засуетилась, заметалась, отрывисто приказывая сыновьям

делать то-то и то-то — все, что могло помочь Азелю.

Вскоре их совместимые усилия привели к видимому результату — купец задышал

равномерно; страдание, которое преобразило черты лица в маску, смягчилось, а потом бесследно

пропало. Купца укрыли, возле него остался Салгар — следить, чтобы ничто и никто более не

тревожили покой достопочтенного. Остальные домочадцы разбрелись по дому — проследить, не

осталось ли следов посещения темнобородого, от которых может пострадать их жилье и все самоё

Торговище. Марьями была в кабинете купца, разглядывала ту чудную карту земель крамсонов, что

осталась в наследство от предков мужа, когда из гостиной донесся испуганный крик Салгара:

- Мама! Мама, иди сюда скорее!

Подхватив юбки, чтобы не мешались, Марьями бросилась на зов. Прибежали и сыновья.

Потерявший на миг дар речи младший тыкал пальцем на голову отца. Курчавые волосы Азеля,

которые были цвета соли с перцем, и перца в них насыпано гораздо больше, теперь совершенно

побелели — моментально, на глазах волосы стали абсолютно седыми. Все четверо стояли рядом с

купцом, оторопев от этого видения, не в силах сдвинуться с места. Простояв так — замерев и не

12

12

сводя взглядов с Азеля достаточно долго — мать и сыновья, не в силах помочь достопочтенному,

вновь покинули комнату. Но, едва Марьями добралась до кухни, как снова раздался крик Салгара.

Прибежала, в дверях едва не столкнувшись с сыновьями, и увидела, что муж пришел в

чувство. Но взгляд его был не здесь, глаза его смотрели в никуда, сквозь них. Страшны были его

глаза — выкатившиеся из орбит от напряжения, побагровевшие от прилива крови, словно силится

что-то разглядеть достопочтенный, а не может. Потом из раздувшегося его горла послышался

странный звук, похожий на шипение закипающей воды, а потом незнакомый, шипящий, хриплый

голос произнес: «Прокляты вы, прокляты мы, обманули гостя, нарушили закон гостеприимства, я

ухожу, а проклятье нести вам. Карту я им дал не свою, а ту, что велено отдать было. Нашу надо

отдать им, нашу». Из уголка глаза выбежала кровавая слеза, потом хлынул кровавый поток, купец

попытался вздохнуть и никак. Приподнялся, хрипя от страшного напряжения сил, ловил широко

распахнутыми руками что-то недоступное для него и невидимое для домочадцев. Потом

прошептал: «Зидони, Зидони, Зидони», захрипел и упал замертво, широко раскрыв налитые кровью

глаза. Только после этого распухшее горло приобрело нормальный размер, тело расслабилось,