2. Синее небо над синим морем

А время летело. Ушёл февраль торжественно взорвавшись напоследок салютом цветущих лавровишни и кизила, бодро промаршировал март в розовом и жёлтом блеске яркого цветения – я и не замечала зимой сколько здесь всякого насажено. Я исправно проходила все обследования, сдавала анализы, посещала гимнастику, ела, пила, спала и опять ела. Отупев полностью не замечала мелькания дней, просто плыла по течению. Говорилка в моей голове работала исправно, и однажды в моем расписании появилось слово – «психолог». Было указано время и кабинет, и я, послушная наседка, пошла на полчаса раньше, чтоб не дай Бог не опоздать. Приём был на удивление поздним, в «поликлинике» уже почти никого не было и даже притушили обычно оглушающе яркий свет. В темном коридоре меня встретила Ирина, прижала к стене и прошептала на ухо, свистяще и тревожно.

– Психолог, Марина Игоревна, старуха злобная и подлая. Это мать Манекена. Будь осторожна. Рот на замке.

Я испуганно покивала, чувствуя, как удавка страха ещё больше перетянула мне горло и обречённо толкнула дверь кабинета.

Как вы представляли себе в детстве Бабу Ягу? Помните? Я тоже примерно также, но глядя на старуху, стоящую у стола, я поняла, что ошибалась. Эти выходцы чёрного мира выглядят так, как Марина Игоревна, не зря она выпустила на свет из своего чрева такого выродка, как Манекен. Восковое, серое лицо с плоским, каким-то мёртвым ртом, острым, хрящеватым носом и узкими, проваленными куда-то внутрь глазницами со вставленными, точно такими же, как у сыночка, пуговицами из мутного олова, торчащие ключицы, впалая грудь со свисающими почти до пояса лопушками, угадываемыми под тонкой тканью старомодной блузки с галстуком и корявые, узловатые пальцы покрученных ревматизмом рук. У неё не было морщин – были глубокие, чёрные борозды. И когда она, проиграв этими чёрными провалами на коже, показала мне когтем на стул, липкий ужас стек по моей спине. Я села. Бабка взяла со стула халат, натянула его и разместилась напротив. И я, сквозь туман наваливающегося безумия, вдруг поняла – Марине Игоревне не по себе. Она была серо-бледной и крупные капли пота стекали по серому лбу и прятались в чёрных бороздах липкой кожи.

– Так. Вот тесты, заполни их чётким почерком. Ничего не врать, пойму сразу. И побыстрее, не копайся, у меня ещё одна в записи. Нахрен вас ко мне суют, все равно на утиль. Идиоты.

Старуха (а когда она, еле распрямившись, поплелась к своему креслу, слегка кряхтя, как кряхтела моя прабабушка, я поняла, насколько Марина эта, стара. Лет восемьдесят пять, не меньше) тяжело встала, отошла к окну и замерла, то ли вглядываясь в черную плоскость весенней южной ночи, то ли задремав стоя, как лошадь. У неё слегка тряслась голова и знобко вздрагивали плечи, она взяла с журнального столика толстую вязаную шаль и закуталась прямо поверх халата. Я быстро ставила галочки в табличках глуповатых тестов, почти не соображая, и все время боялась, что вдруг явится Манекен проведать мать.

– Ну что? Справилась? Давай сюда.

Я так увлеклась, что не заметила, что ведьма уже стоит надо мной и тянет худую лапу к моей руке. Жёлтая кожа на её пальцах была мокрой даже на взгляд и, наверное, мертвецки холодной. Я непроизвольно отдернула руку, потом опомнилась, собрала листочки и протянула бабке, стараясь не коснуться её ладони даже слегка. Та поняла, чуть усмехнулась, взяла тесты и снова опустилась в свое кресло. Быстро перебрав бумажки, она равнодушно бросила их в угол стола и уставилась мне в лицо. Вязкий взгляд её плоских глаз лип к моему лицу, лез в ноздри и рот, и, наверное мог бы задушить, будь чуть плотнее.

– Смотри мне в глаза, старайся не моргать. Ну, или реже. Рот держи плотно закрытым, дыши через нос глубоко и медленно. Руки замкни в замок за спиной. Плечи расслабь.

Я сделала, как она велела и выпучилась в её глаза. Оттуда, из серых, пустых глубин вдруг хлынуло чёрным, завертелось водоворотом, и из самого центра этой воронки появилось что-то, длинное, хоботообразное, сосущее пространство, втягивающее его в себя, причём вместе со мной. Я не могла пошевелиться, уже почти теряла сознание, как вдруг все пропало и на провалы жутких глазниц вновь упала оловянная заслонка.

– Ладно, хватит с тебя. Устала, да и ясно все. Налей мне воды, там, на столике, в графине.

Марина Игоревна бессильно откинулась в кресле, пот градом тёк по её синеватым шекам, фиолетовые губы сжались в судороге. Я испугалась, бросилась за водой, но пока я, стуча зубами и горлышком графина о стакан, возилась у столика, ведьма пришла в себя. Она залпом выпила воду и снова указала мне на место напротив.

– Ты труслива, как мышь, но не проста. И не глупа, похоже, судя, как умело умеешь дурить психологов по тестам. И натворила бы много дел тут, если бы у тебя было время. Но его нет у тебя. Как и у всех тут. Все уже у края.

Она быстро что-то записала в ноутбуке, на удивление бойко пощелкав по клавиатуре, тыкнула в меня оловянной палкой своего взгляда и пробурчала.