20-ть любительских переводов (сборник)

– У меня сложилось впечатление, что она должна была встретиться с ним в церкви, пока ее отец не сорвал ее планы.

– Ян, что значит слово Домхейд?

– Глупость, дурость, – ответил он.

– А Ваанвурстеллинген?

– Суеверие, заблуждение, а кто из них это произнес?

– Отец, это он адресовал Марии.

– Касательно чего?

– Ее похода в церковь. Она говорила…

– Если наш уважаемый историк не возражает, – прервала меня Кора, – может быть мы запишем воспоминания Елены о разговоре до того, как она начнет забывать их последовательность?

Почему-то она на него злилась. Интересно почему?

Он улыбнулся мне и сказал: «Тогда мы начнем с самого начала. Но сначала я только сообщу что у Левенгука была репутация… как вы американцы говорите? «хладнокровного рационалиста», который презирает веру во что-либо сверхъестественное. Для него не существовало ничего, чего он не мог бы потрогать или увидеть».

– Я не думаю, что Мария действительно собиралась в церковь, – высказала я свои наблюдения, – думаю, что у нее там была назначена встреча с Виллемом.

– Ты думаешь? – вопросила Кора, – разве ты не знаешь? Боже, ты же была в ее разуме!

Ян произнес спокойным тоном: «Воспоминания несут в себе вторичные впечатления и эмоции. И они также являются информацией. В 1674 году Левенгук написал в Королевское общество об исследовании клеток крови. Итак, теперь у нас есть сведения, что в тот год Виллем еще не исчез из жизни Марии. Да, Кора, мы начнем прямо сейчас».

* * *

Позвонив на мобильный Лейлы, почему-то ответила наша кузина Донна и неясный холодок пробежал у меня по спине.

«Где она?»

«Вернулась в больницу, – ответила Донна, – мне позвонил сосед твоего отца. Мне жаль, Елена». Но в голосе Донны слышались нотки нетерпения. Она никогда не говорила так неприкрыто, но я знала, что на каком-то уровне, Донна считала депрессию, даже клиническую депрессию, эгоистическим потаканием своим желаниям.

Она верила в самый худший стереотип энергичных людей: «Просто приди в себя». «Просто смирись с этим». «Не думай так много о себе». Домхейд. Ваанвурстеллинген.

Я спросила: «Что случилось?»

«У Лейлы был один из… один из «приступов». Она забралась на крышу и пригрозила спрыгнуть. Полиция отговорила ее».

«Если будет рейс сегодня вечером, я завтра прилечу».

«Нет, не надо».

Донна поднесла телефон ближе к лицу, как будто это могло лучше убедить меня. На два десятилетия старше нас с Лейлой, она внезапно напомнила мне Марию средних лет из нашей первичной фиксации, женщину чьи воспоминания я разоряла каждый день.

«Послушай, Елена. Ты не сможешь здесь ничем помочь. Доктор сказал мне, что Лейла не может принимать посетителей, а также контактировать с кем-либо из внешнего мира, по крайней мере в течение недели. Это один из этапов лечения. Тебе лучше оставаться на месте и просто продолжать свои исследования».

«У нас осталось двенадцать дней, на аренду оборудования».

«Используй их все», – посоветовала Донна.

Я-то была уверена, что она и понятия не имела, в чем заключалось мое исследование, и не одобрила бы его, если бы знала: «Насколько это полезно?»

Донна могла выглядеть как Мария ван Левенгук, но внутри, она была больше похожа на то, как Ян характеризовал Антония ван Левенгука: «Хладнокровный рационалист».

Я попросила: «Как только будет разрешено, ты навестишь Лейлу, а потом сразу же позвонишь мне?»

«Конечно. Тебе дать номер ее доктора?»

«У меня он есть».

«А ну да, - произнесла Донна, и в ее голосе я услышала, что она то знает не только о предыдущих пребываниях Лейлы в больнице Брайарклифф[104], но и обо всем, что связано со смертью моего отца. Или это была просто моя чувствительная внушаемость?»

«Благодарю тебя, Донна».

Ее лицо смягчилось: «Сожалею, что это происходит с тобой».

И хотя на этот раз слова ее были искренними, мне захотелось крикнуть ей, что это произошло не со мной, это случилось с Лейлой, как это случилось с папой, и никто из них, не мог ничего с этим поделать. Донне следовало бы благодарить всех богов, в которых она верила, возможно ни в одного, что своенравная удача семейного генетического проклятья пощадила ее, как частично пощадила и меня.

Нет никакого учета генов.

* * *

В сеансе следующего дня, Мария была одета в безжалостный черный траур.