200 километров до суда... Четыре повести

Пришел вечер. Таня опять засела за кроссворд и ожидала Лену, которая должна была зайти к ней, возвращаясь из интерната. Кроссворд попался легкий, но два слова никак не отгадывались: остров в Аравийском море на «с» и огородное растение из восьми букв. Острова на «с» она не знала, огородных растений знала много, но никакие «моркови», «капусты», «помидоры» и прочее не подходили.

На дверях звякнула клямка, кто-то вошел в сени. Таня поспешила навстречу, думая, что это Лена. Но вместо Лены вошла незнакомая пожилая женщина в полушубке и большом клетчатом платке.

— Здравствуйте, а я за вами, — сказала она. — Глафира Дмитриевна прислали, чтоб вас к ним позвать.

— Меня? Зачем? — удивилась Таня. И тут же сказала: — Ко мне Лена вот-вот должна прийти.

— А Елена Андреевна уже там, — ответила женщина. — А без вас, сказали, чтоб не возвращаться.

— Ну, хорошо, — пожала плечами Таня и стала одеваться. Потом снова спросила: — Ну, а зачем все-таки?

— Да пойдемте, не бойтесь, — мягко ответила женщина. — Я вас до самого дому доведу, а сама вернусь. — И охотно объяснила: — У меня еще половина классов неприбрана, я ж уборщицей в школе.

Смолякова жила далеко, на краю поселка. Женщина, должно быть, спешила, поэтому, сокращая дорогу, вела Таню по каким-то закоулкам, мимо сараев и складов, сворачивала в чьи-то дворы. На них гавкали собаки. Женщина покрикивала на собак, легко перелазила через невысокие заборчики. Она шла мелкими шажками, но так быстро, что Таня едва поспевала за нею.

Наконец они очутились во дворе большого дома. Все окна ярко горели. В доме слышался шум, за занавесками мелькали тени.

В коридоре Таню встретила раскрасневшаяся Смолякова, наряженная в лиловое панбархатное платье с огромным позолоченным пауком на вырезе.

— А-а, пришла! Ну, раздевайся, раздевайся! — басом пропела она. — Поняла теперь, как у нас вечеринки справляются? Решили — и собрались мигом.

Не успела Таня сообразить, что к чему, как очутилась среди гостей. Вечеринка была в разгаре. Гости уже порядком выпили и шумели каждый о своем.

— А ну, тихо! — крикнула Смолякова и торжественно представила Таню: — Прощу любить и жаловать — наш районный народный судья Татьяна!

Опять стало шумно. Таню усаживали, ей наливали, кричали «Штрафную!», пододвигали закуски. Таня заметила Тину Саввишну, сидевшую рядом с Антоном Каклей и его черненькой женой. Она кивнула им, огляделась и, не увидев Лены, спросила о ней у Смоляковой, которая накладывала ей на тарелку салат из свежих помидоров.

— Придет, придет, никуда не денется! Ты ешь, не стесняйся, помидоры за Полярным кругом не каждый день бывают. У меня еще арбуз подаваться будет. Это вон Тимофей с Василием кубанских из отпуска привезли, — сказала Смолякова, кивнув на двух парней, сидевших рядышком на другом конце стола.

Оба парня были одинаково плечистые, да и одеты были одинаково: в серых свитерах, а поверх них легкие безрукавки из оленьего меха. Таня взглянула на парней и улыбнулась им, точно поблагодарила за редкостные кубанские деликатесы. А Смолякова тут же сказала парням:

— Эх вы, а еще прорабы, еще женихи! Хоть бы встали, даму поприветствовали! Слышишь, Василий?

Парни перестали жевать, неловко задвигались за столом, и один из них мгновенно поднялся, обтер ладонью рот и шутливо поклонился Тане.

— Прораб Василий Южаков, — бодро представился он. — Показатели работы всегда в ажуре. Квартальный план по участку — сто тридцать процентов. Наряды закрываем досрочно, актированных дней не допускаем.

Все засмеялись, и громче других Смолякова.

— Он у нас шутник, — пробасила она над ухом Тани. — А на Тимофея не обращай внимания — это красная девица на выданье. Ты только глянь, как он краской обливается.

— Всегда вы, Глафира Дмитриевна, меня с теневой стороны выставляете, — сказал Тимофей, не поднимая глаз от тарелки и в самом доле заливаясь краской.

— Потому — люблю тебя, Тимоша, — ответила Смолякова и снова наклонилась к Тане: — Они молодежь, а я им как мать родная. Да ты ешь, ешь, соловья баснями не кормят!

За Таней так ухаживали, так радушно ее принимали, что она не смела ни от чего отказываться и, выпив штрафной стакан вина, вскоре выпила еще один.

Где-то в середине вечера, когда уже были произнесены десятки тостов за хозяйку и хозяина, за Север, за помидоры, за отпуск в Крыму, за белых медведей и так далее и так далее, когда содержимое в графинах заметно поубавилось, когда завели патефон и начались танцы, Таня кое-как разобралась, кто здесь, чей муж, кто чья жена и как кого зовут.

Гости вели себя по-разному. Антон Какля все время о чем-то тихо разговаривал с женой, Тина Саввишна неподвижно сидела в уголке дивана, строгая и молчаливая. Павел, который тоже оказался здесь, все время чокался с хозяином дома, тучным, лысеющим мужчиной. У окна сидела немолодая, некрасивая женщина, худая, ярко накрашенная, в черном платье с глухим высоким воротом. Крупные печальные глаза ее с тоской следили за танцующими. Иногда женщина нервно покусывала губы, иногда ежилась и зябко поводила плечами, точно ей неожиданно становилось холодно.