_2014_10_07_09_17_46_052

** Шекспир У. Сонет 36 (пер. С. Маршака).

235

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

«Честь твою делю!» Как это верно.

Кто под звездой счастливою рожден —

Гордится славой, титулом и властью.

А я судьбой скромнее награжден,

И для меня любовь — источник счастья.

…………………………………………………..

Но нет угрозы титулам моим

Пожизненным: любил, люблю, любим*.

Хвастунишка.

…Вот почему и волосы и взор

Возлюбленной моей чернее ночи, —

Как будто носят траурный убор

По тем, кто краской красоту порочит.

Но так идет им черная фата,

Что красотою стала чернота**.

Что это? Виола не могла поверить — призрак черноволосой кра-

савицы, отнявшей у нее надежду на любовь, встал перед глазами.

Наваждение! Это не Жаклин. Не может быть!

Пусть говорят, что смуглый облик твой

Не стоит слез любовного томленья, —

Я не решаюсь в спор вступать с молвой,

Но спорю с ней в своем воображенье…***.

Она гнала от себя эту мысль, понимая в то же время, что предчув-

ствие ее не обманывает. Во рту стало горько, словно она глотнула

желчи. Потому что несправедливость мира не может быть настолько

причудливой, чтобы заставить ее брата любить теперь жену ее лю-

* Шекспир У. Сонет 25 (пер. С. Маршака).

** Шекспир У. Сонет 127 (пер. С. Маршака).

*** Шекспир У. Сонет 131. (пер. С. Маршака).

236

ЧАСТЬ II. ГЛАВА VIII

бимого. Она сжала ладонями виски. Она гнала от себя эту мысль. Тем

более, что намеревалась рассказать Уиллу, когда тот вернется, но-

вость совсем иного рода. Пока Уилл был в отъезде, Ричард взял ее на

работу в свое издательство в качестве младшего наборщика.

— Тебе придется обсудить это с Жакнетт, — ответил Ричард, когда она решилась поговорить с ним о возможности работать

в его издательстве в любом качестве по его усмотрению, прини-

мая во внимание ее знания и способности.

— Разве не ты нанимаешь людей на работу?

— Я. Но хозяйка она. Я лишь получил от нее это право. Не вол-

нуйся, она отнесется к тебе с пониманием.

— Ты слышишь, Уилл, они меня взяли. Взяли. Я буду набирать

тексты. Ты мне всегда говорил, что не бывает напрасных усилий?

Вот уж воистину так. Не зря я училась. Ты, я вижу, не рад? Я буду

работать с ним, понимаешь?

Уилл покачал головой.

— Я представил, как это будет. Ты начнешь считать часы, ловить ми-

нуты, сторожить. Пойми, что и там ты не сможешь часто общаться

с ним, он хозяин, деловой человек. Это будет унизительно для тебя.

— Уилл, поверь, я просто буду работать. Честно. И спокойно.

— Да не сможешь ты спокойно! Я тебя знаю. Черт возьми! Я нас

знаю! Я знаю себя!

— Смилуйся, позволь мне побыть рядом с ним. Хотя бы немного,

— тихо попросила она.

— Я боюсь, что может пострадать еще кто-нибудь.

— Кто?

Он замолчал.

— Кто еще может пострадать?

— Есть люди, которые не знают, что творится в твоем сердце, и не виноваты в том.

— Уилл, только не говори, что ты думаешь сейчас о Жаклин.

— Я думаю о ней, — прямо глядя ей в глаза, сказал он.

— Тогда не говори, что те сонеты ты писал о ней. Говори все, что

угодно, Уилл, только не это.

— Да что с того?! — Уилл почти вскрикнул... — Всю жизнь мы

с тобой делаем одно и то же. Что ж тебя удивляет на этот раз?

И уже тише, опустив голову, он добавил:

— Разве есть кто-нибудь на свете прекраснее ее?

237

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Виола не верила своим ушам.

— Это невыносимо. Ничего ужаснее ты не мог придумать! — про-

говорила она. — Решительно ничего.

Они долго молчали — двое влюбленных в своих друзей: он —

в жену друга, она — в друга. Он — в самом начале своей обожженной

зрелостью страсти, она — с любовью, повзрослевшей вместе с ней.

Чего они ждали? Любви. Что хотели отдать? Любовь. Оба были

вынуждены молчать, но клокотавшие в одном на двоих сердце чув-

ства выплескивались, точно лава из жерла, осаждаясь в стихах.

На радость и печаль по воле рока,

Два друга, две любви владеют мной:

Мужчина светлокудрый, светлоокий

И женщина, в чьих взорах мрак ночной…*.

Как бы то ни было, самое желанное исполнилось. Теперь почти

каждый день она видела Ричарда.

Мой глаз гравером стал и образ твой

Запечатлел в моей душе правдиво.

С тех пор служу я рамою живой,

А лучшее в искусстве — перспектива.