2120. Ловушка для AI

— Твое светлое будущее. А у Васи Пупкина оно заключается в новеньком гаджете, и сразу на душе у Васи светло становится, как на Северном Полюсе летом. Ведь чем сейчас занят рядовой обыватель? Это же просто помешательство какое-то, полная душевная пустота: стремление заполучить новую технику, лучше, чем у знакомого, непреодолимое желание скупать тоннами тряпки, мнимая косметическая красота с совершенно неясным повальным стремлением налепить ноготки, посетить парикмахера раз в три дня и прочее и прочее. А, главное, безудержное желание выпятить все это, продемонстрировать всем — вот он какой я (или какая — не суть), вон чего у меня есть, вот я куда съездил и где отдохнул! Все нужно обязательно заселфить, запостить, продвинуть и с замиранием сердца ожидать лайков и оценок. В этом и заключается весь смысл существования современного человека, и другого ему не надо. Не понимает он другого, да и вряд ли поймет. Человек мгновенно подсаживается на желание обладать чем-то, постить что-то или, к примеру, съездить куда-нибудь в отпуск. А кому это надо? Человеку? Не-ет, друг Степан — это надо производителю, турагенству, банку, выдающему очередной кредит.

— И это, по-твоему, нормально? — Степан пошевелился на табурете, будто устраивался на нем поудобнее.

— Мы говорим не о нормальности, а о счастье человеческом. А счастье каждый по-своему понимает. И нормальность толкует тоже каждый на свой манер.

— Но это же не счастье — это вырождение!

— Возможно, — сдержанно отозвался я. — Ну а тебе-то и твоему «бобру» какое до того дело?

— Как какое? — окончательно опешил Степан.

— Ну, какое?

— А такое! Человечество безнадежно больно.

— О, разумеется! И явил себя человечеству донкихотствующий лекарь Степан, и излечил его, вернув в колею истинного счастья.

— Глупо, — Степан повесил плечи и сделал грустное лицо.

— А «бобер» — не глупо? С кем и с чем вы боретесь? С обществом, с системой? И, главное, какими методами?

— Ты можешь предложить что-то иное?

— Могу, представь себе, — я побарабанил пальцами по столу. — Оставь ты уже человечество в покое. Нечего его облагораживать, будто, вон, грядки, — я кивнул на окно. — Это система, целая система потребления не знаю уж в каком поколении. Потребление вещей, потребление знаний, потребление опыта для удовлетворения всевозрастающих потребностей потребителя. Остальное — трава не расти.

— Порочный круг, ты не находишь?

— Возможно. Но что ты можешь предложить им взамен?

— Я никому и ничего не собираюсь предлагать, — зло, сквозь зубы процедил Степан. Я хочу разрушить этот кошмар, разорвать порочный круг и заставить, принудить человека задуматься над идеей собственного существования, его цели. Извести корень зла в лице бездушной машины, жонглирующей человечеством.

— И каким же образом? — усмехнулся я. От слов Степана веяло прямо-таки детской наивностью. — Показывая в уличные камеры фигушки?

— Нет, кое-что другое! — Степан несильно стукнул кулаком по столу. Хорошо, что несильно — с его-то кулаком и при его силище стол точно развалило бы напополам. Вот таким кулачищем бы да по умной головке Глобально Интеллекта, и вся проблема сразу сама собой решилась.

— Ты меня пугаешь, Степа, — деланно передернул я плечами. — Я даже боюсь представить, чем ты собрался стращать бедную машину через тысячи ее глаз. Хотя, возможно, ослепнет от неожиданности и возмущения или волокно за волокно зайдет.

— Все шутки шутишь?

— Да какие уж шутки, Степа. Я на полном серьезе. Ты, кстати, возьми эту идею на вооружение.

— Ну, хватит вам лаяться, — приблизившаяся к столу баб Валя со сковородой в руке, спихнула наши локти со стола и водрузила на его середину обед. — Вот, откушайте. С пылу с жару.

— Благодарю, я пойду, — Степан порывисто поднялся с табурета.

— Сядь, — немного резко бросил я ему. — Тоже мне, цаца сахарная! Разобиделся, растаял, потек. Садись, говорю!

Степан некоторое время мялся, затем тяжело опустился обратно на табурет. Баб Валя тут же всучила ему в руку ложку.

— Ешь! — командным тоном отдала она приказ, и мы не стали с ней спорить.

Я с большой охотой налег на картошку с мясом, с хрустом закусывая свежей зеленью с огорода. Степан ел словно нехотя, то подолгу ковыряя ложкой в сковороде, то нарочито медленно отламывая от рассыпчатой картошки, переложенной в тарелку, небольшие куски. И помалкивал, при этом не забывая надувать щеки.

Баба Валя тем временем сняла с огня большой металлический чайник и залила крутой кипяток в другой — стеклянный. Взболтнулись чайные катышки, разворачиваясь и расходясь красновато-коричневой кляксой, словно спугнутый осьминог выпустил чернильную муть. Верхняя часть чайника покрылась испариной. Чайные крупинки успокаивались, кружась и опускаясь на дно. Там тишина и покой… Все в природе стремится к покою и тишине. Кроме человека. Человек вечно создает себе трудности и ищет проблемы на мягкое место, а находя их, сильно расстраивается и клянет злую судьбу…

Степан все же первым покончил с едой, отодвинул от себя пустую тарелку и утер кухонной салфеткой рот.

— Благодарю, — сухо произнес он.