2120. Ловушка для AI

— На здоровьице. Пей-от, — баба Валя подвинула ему пустой бокал и от души плеснула в него душистого чаю. Степан тотчас уткнулся носом в бокал, держа его за тонкую ручку своими огромными пальцами, будто дитя кукольную чашечку.

— А ты не обижайся, — нарушил я затянувшееся гнетущее молчание.

— Я и не обижаюсь, — прогудел Степан в чашку. Из чашки пыхнуло паром. Будто и не из кипятка крутого, а из самого Степана пар прет.

— Обижаешься. Только это ты меня сюда вытащил, а не я к тебе навязался. И я имею, в конце концов, право высказать свое мнение.

— Имеешь, — подтвердил Степан, отхлебывая кипяток, потом взял со стола чайную ложечку и принялся размешивать ей чай, неистово гремя. Зачем он это делал, было совершенно неясно — сахар в чай он не клал.

— А если ты хотел заполучить локомотив, который безмолвно возьмется тащить твои вагоны, то — извини, ошибочка вышла, — продолжал я, внимательно наблюдая за Степаном.

— Вагоны и без тебя есть кому тащить, — Степан перестал греметь ложечкой вынул ее из бокала и уставился на ее никелированную поверхность, будто искал в ней ответы на мучившие его вопросы. — Ты все правильно, конечно, говоришь. Да только разница между нами в том, что я не хочу с этим мириться, а тебе наплевать.

— Нет, почему! — возмутился я.

— Да знаю, знаю. Ты с трудом переносишь мир, в котором живешь, но только для себя. И тебе все равно, что будет завтра, послезавтра, через сто лет.

— Ничего не будет, — от сытного обеда меня порядком разморило и тянуло в сон.

Ложечка, тихонько стукнув, легла на стол.

— Ты так считаешь?

— Уверен. Человечество пережило себя. Предельный возраст. Оно уже давно разделилась на две половины: те, кто любыми способами обдирает ближнего, и те, кого обдирают. Первых становится все меньше — их вытесняет всемогущий АЙ, — а вторых — облапошенных и податливых, словно пластилин, все больше.

— И в чем же, по-твоему, проблема? — заинтересовался Степан.

— Проблема, как мне кажется, в ущербности образования.

— Зришь со своей колокольни? — хмыкнул Степан.

— С общей, Степа, с общей, — поправил я его. — Ведь что есть современное образование? Набор сведений, которые должен знать каждый человек, закрепленный примитивными тестами. Никакого мышления, никакой образности — все на уровне долбежки. Это правильно, а это неправильно. Это необходимо, без этого можно обойтись, а вот это категорически запрещено. Делай так и не делай этак. Плюс пропаганда, реклама. И все это, Степа, придумали задолго до Глобального Интеллекта и отточили на многих поколениях. А Глобальный Интеллект не более, чем порождение замыслов своих создателей: он лишь воплощает в жизнь их видение мира и устремления. А они, по сути своей, просты: обдери ближнего своего; кто успел, тот и съел. И пока существует стимул наживы, будут существовать и те, кто всегда готов продвинуться ввысь за счет другого.

— Ты о чем? — повел носом Степан.

— О главной причине всех бед человечества — о деньгах. Покуда существуют деньги, будут существовать и способы оболванивания и надувательства народа с целью вложить меньше, а получить больше. Или получить, вообще ничего не вкладывая. Главное — дать корректную установку. А кому проще втолковать, будто он без чего-либо жить не может? Человеку без развитого мышления.

— Возможно и так, но вот насчет денег… Это пока единственный стимул заставить человека шевелиться. В противном случае, если он все будет получать за просто так, то окончательно разленится и деградирует.

— А сейчас человек, по-твоему, движется семимильными шагами к светлому будущему. Пойми, Степа: человека необходимо программировать на исполнение им определенных обязанностей перед обществом, на истинные светлые ценности. Я говорю про семью, работу, дом, взаимопомощь, любовь — это должны быть сами собой разумеющиеся приоритеты. А не создавать с самого рождения из него потребителя, а после стимулировать подачками в виде копеечной зарплаты в угоду коммерсантам и банкам, продвигающим свои интересы.

— Значит, коммунизм? — усмехнулся Степа покивав.

— Называй как хочешь, — отмахнулся я. — А только деньги и счастье человеческое — понятия несовместимые. Я имею в виду большую часть облапошенного человечества. И если человек не научится размышлять и сомневаться, то никогда и ничего не изменится, а это-то как раз и выгодно системе.

— Кстати о размышлениях и сомнениях, — Степа поднялся с табурета и выпрямился. — Пошли.

— Куда это? — попытался я было воспротивиться. Мне сейчас, скорее, хотелось поваляться на кроватке, нежели тащиться неизвестно куда и зачем.

— Пошли, пошли, — настойчиво потянул меня за рукав Степа, обойдя стол.

— А может, потом? — сделал я слабую попытку отвертеться, но не удалось. Степа продолжал тянуть меня за рукав, и делал он это все настойчивее. Еще немного, и поднимет меня вместе с табуретом, в который я судорожно вцепился. Или рукав оторвет — силищи у него достанет. Волей-неволей пришлось сдаться на милость победителю.

Глава 4

— Куда мы все-таки идем? — спросил я, когда мы вышли за калитку дома и свернули направо, к центру деревни.