22 июня 1941: тайны больше нет

В данном случае огромное значение имеет следующее обстоятельство. Дело в том, что за каждую встречу с официальным лицом иностранного государства любой дипломат, тем более посол, обязан детально отчитаться перед своим руководством, что, как правило, выражается в составлении подробной записи беседы и представлении оной своему руководству. Естественно, что и Шуленбург сделал то же самое. Однако никакого втыка из Берлина Шуленбург тогда не получил, иначе внутрипосольская агентура советской контрразведки из числа немецких дипломатов и обслуживающего персонала, а также средства технического контроля зафиксировали бы такой поворот событий. А принимая во внимание, что в гестапо Шуленбург загремел только по делу о покушении на Гитлера 20 июля 1944 г., где в итоге и сгинул, он либо не обо всем доложил в Берлин в части, касавшейся своих встреч с Деканозовым, что начисто исключается, поскольку он был вышколенным кадровым немецким дипломатом старой школы, который не посмел бы даже задуматься над возможностью нарушения строгих правил дипломатии, поскольку прекрасно знал, что представитель гестапо в посольстве есть, как, впрочем, и «доброжелатели» из числа сотрудников посольства, которые запросто сами донесли бы в Берлин. Тем более что на встречах он был не один, а со своим переводчиком — советником посольства Хильгером, который прекрасно знал русский язык, так как родился и вырос в России, и только в период Первой мировой выехал в Германию.

Либо же отчитался, как полагается, но изложив свою версию, что, судя по всему, и было на самом деле. Он действительно направил в Берлин донесение от 12 мая 1941 г., отрывок из которого был процитирован выше. Но подчеркиваю, изложил свою версию. Именно это и означает, что он действовал все-таки с ведома как минимум своего руководства, причем именно с такого ведома своего руководства, которое разрешало ему некоторую собственную импровизацию. Проще говоря, Шуленбург прекрасно знал, что участвует в грязной провокации, задуманной в Берлине, а перед советским послом разыгрывал фарс инициативного предложения, но, поняв, что Сталин не пойдет на такой шаг, сделал вид, что-де опасается за последствия своей якобы инициативы и даже попросил не выдавать его.

По складывавшейся тогда ситуации явственно выходило, что подобное письмо для чего-то было до крайности необходимо Берлину (Гитлеру). И явно не в самых лучших по отношению к СССР целях. В этом сомневаться не приходилось. Тем более что во время встречи 12 мая Шуленбург вообще очень настойчиво несколько раз повторил, что он не имел полномочий от Берлина выдвигать такие предложения, неоднократно высказал просьбу не выдавать его в том смысле, что именно он явился инициатором постановки вопроса о письме[210]. Так что действительно ничего не остается, как признать, что это была реально серьезная политико-дипломатическая провокация с участием посла.

Да вы и сами посудите. Всего-то через несколько дней после первой встречи с Деканозовым столь настойчивое пожелание посла об инициативно-спонтанном, даже срочном направлении Сталиным письма на имя Гитлера ради того, чтобы убедить его в необходимости составления и опубликования совместного коммюнике (составление совместного коммюнике — это технология дипломатии, и обычно эту техническую работу осуществляют дипломаты, причем не послы)?! И это говорит посол, который спустя всего-то три дня после этого сам откровенно заявляет, что не имел на это никаких официальных полномочий, что действовал на свой страх и риск, что не уверен, что он получит такие полномочия и даже неоднократно просил его не выдавать, но тем не менее выдал едва ли не «гарантию» того, что Гитлер обязательно пришлет самолет за письмом!? Такое впечатление, что Шуленбург вообще не отдавал себе отчета в том, с кем он имеет дело. Что Сталина и Молотова на мякине, даже сдобренной патокой, никак не проведешь!