24/7. Поздний капитализм и цели сна

Телевидение, как показал Рэймонд Уильямс (и не он один), никогда не состояло просто в выборе между той или иной программой, а было более беспорядочным интерфейсом с потоком световой стимуляции, хотя и с разнообразным повествовательным содержанием[32]. Природу физиологической привлекательности телевидения еще только предстоит уточнить, если это вообще возможно, но огромное количество статистических и анекдотических данных очевидно подтверждает трюизм о том, что оно обладает значительным потенциалом привыкания. Тем не менее телевидение продемонстрировало необычный феномен привыкания к чему-то, что не дает самого минимального вознаграждения, обычно связанного с вызывающим зависимость наркотиком: то есть даже временного повышения чувства благополучия или удовольствия, или приятного, пусть кратковременного, впадения в бессознательное онемение. Сразу после включения телевизора не возникает измеримого прилива или взрыва каких-либо ощущений, скорее, происходит медленный переход к состоянию бездеятельности, из которого оказывается трудно выйти. Это решающая черта эпохи технологической зависимости: человек может снова и снова возвращаться в нейтральную пустоту, с практически отсутствующими в ней сильными аффектами любого рода. В ставшем широко известным исследовании Кубея и Чиксентмихайи большинство испытуемых сообщали, что при длительном просмотре телепередач они чувствовали себя хуже, чем тогда, когда не смотрели телевизор, но они считали необходимым продолжать смотреть его[33]. Чем дольше они смотрели, тем хуже себя чувствовали. Сотни исследований депрессии и использования интернета показывают аналогичные результаты. Даже квазизависимость, связанная с интернет-порнографией и содержащими насилие компьютерными играми, как будто быстро приводит к выравниванию реакции, когда на смену удовольствию приходит желание повторения.

Телевизор был только первым из категории окружающих нас устройств, которые используются прежде всего в силу устойчивой привычки, включающей рассеянную внимательность и полуавтоматизм. В этом смысле они являются частью более широких стратегий власти, нацеленных не на массовый обман, а на то, чтобы вызвать состояния нейтрализации и инактивации, в которых человек лишается времени. Но даже в привычных повторениях остается нить надежды — заведомо ложной надежды, — что еще один клик или одно прикосновение может открыть что-то, что искупит подавляющее однообразие, в которое погружен человек. Одна из форм ограничения возможностей в среде 24/7 — это парализованность, свойственная дремоте или другому рассеянному погружению в себя; в противном случае это состояние имело бы место в промежутках медленно текущего или незанятого времени. Привлекательная сторона современных систем и продуктов — это скорость их работы: ожидать, пока что-то загружается или подключается, стало невыносимым. Это пустое время задержек или перерывов редко становится отправной точкой для дрейфа сознания, когда человек освобождается от ограничений и требований непосредственного настоящего. Все, что напоминает задумчивость, глубоко несовместимо с приоритетами эффективности, функциональности и скорости.

Конечно, есть многочисленные перерывы в круглосуточном захвате внимания. Начиная с телевидения, но особенно в последние два десятилетия, каждому стали знакомы переходные моменты, когда выключаешь устройство после продолжительного погружения в какую-либо телевизионную или цифровую среду. Неизбежно проходит короткий промежуток времени, прежде чем мир полностью воссоздается в своей уже забытой знакомости. Это момент дезориентации, когда непосредственное окружение (например, комната и ее содержимое) кажется одновременно смутным и угнетающим своей неумолимой материальностью, своей тяжестью, своей уязвимостью к обветшанию, но также и своим категорическим сопротивлением закрытию в один клик. Возникает мимолетная интуиция несоответствия между безграничностью электронных коммуникаций и неустранимыми ограничениями телесности и физической конечности. Но подобные тревожные моменты прежде были ограничены той физической обстановкой, в которой существовали стационарные устройства. Теперь же при все большем количестве устройств-протезов такие переходы происходят где угодно, в любой мыслимой публичной или приватной среде. Теперь опыт состоит из внезапных и частых переходов от погруженности в кокон контроля и персонализации к случайности общего мира, по своей природе устойчивого к контролю. Переживание этих сдвигов неизбежно усиливает влечение к первому и раздувает мираж твоего собственного привилегированного освобождения от очевидной убогости и несостоятельности общего мира. В рамках капитализма 24/7 стоящая выше своекорыстных интересов социальность неумолимо истощается, а межчеловеческая основа публичного пространства теряет всякий смысл в условиях фантазматической цифровой самоизоляции.

Глава 4