25 оттенков русского. От древних славян до бумеров и зумеров

Русский поэт и драматург Александр Петрович Сумароков, живший в XVIII веке, считал так: «Восприятие чужих слов, а особливо без необходимости, есть не обогащение, но порча языка». Исключение он делал только для греческих слов, а вот заимствованиям из немецкого, французского, татарского доставалось по полной программе. Сумароков недоумевал: какая нужда говорить фрукты вместо плоды, принц вместо князь, гувернантка вместо мамка, сервиз вместо прибор, суп вместо похлёбка, том вместо часть книги, корреспонденция вместо переписка, деликатно вместо нежно? А сейчас все эти слова мы употребляем легко и непринуждённо! Более того, русские аналоги, которые предлагает Сумароков, уже иногда не являются синонимами. Плод — это не всегда фрукт, не любой суп можно назвать похлёбкой, а мамка сейчас имеет несколько значений, и только одно из них отдалённо напоминает гувернантку.

Однако были и другие примеры, в которых Сумароков пророчески отвергает слова, которые действительно потом не прижились, «отвалились». В какой игре нужен атут? Как правильно заниматься эдюкациеи? Почему не уважали аманту? Какую тему лучше выбрать для бонсана? Эти слова не дошли до нас, они так и остались в XVIII веке, а их толкование мы находим в яростных протестах Сумарокова. Бонсан уже давно перестало значить рассуждение, иностранную эдюкацию вытеснило русское воспитание, на запрос «что такое атут» интернет вместо козыря выдаёт Аксубаевский техникум универсальных технологий, да и аманту (любовницу) уже мало кто помнит: в словаре это слово значится как устаревшее, хотя иногда кое-где ещё можно встретить маскулятив амант, означающий любовник.

Более знаменитый современник Сумарокова Михаил Васильевич Ломоносов при создании русской научной терминологии старался использовать только русские и славянские слова, так как считал, что таким образом «отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков». Так с его помощью в русском языке стал популярен кислород вместо оксигена, а также появились такие понятия, как кислота, вещество, равновесие, преломление.

В прошлые эпохи боролись с иностранщиной не только в научных и публицистических работах. Поэты и писатели в своём литературном творчестве тоже высмеивали пристрастие к заимствованиям, обыгрывая разные необычные ситуации, чаще комедийные.

Вот отрывок из пьесы Александра Островского «Свои собаки грызутся, чужая не приставай»:

Бальзаминова. Вот что, Миша, есть такие французские слова, очень похожие на русские: я их много знаю, ты бы хоть их заучил когда, на досуге. Послушаешь иногда на именинах или где на свадьбе, как молодые кавалеры с барышнями разговаривают — просто прелесть слушать.

Бальзаминов. Какие же это слова, маменька? Ведь как знать, может быть, они мне и на пользу пойдут.

Бальзаминова. Разумеется, на пользу. Вот слушай! Ты всё говоришь: «Я гулять пойду!» Это, Миша, нехорошо. Лучше скажи: «Я хочу проминаж сделать!»

Бальзаминов. Да-с, маменька, это лучше. Это вы правду говорите! Проминаж лучше.

Бальзаминова. Про кого дурно говорят, это — мараль.

Бальзаминов. Это я знаю-с.

Бальзаминова. Коль человек или вещь какая-нибудь не стоит внимания, ничтожная какая-нибудь, — как про неё сказать? Дрянь? Это как-то неловко. Лучше сказать по-французски: «Гольтепа!»

Бальзаминов. Гольтепа. Да, это хорошо.

Бальзаминова. А вот если кто заважничает, очень возмечтает о себе, и вдруг ему форс-то собьют, — это «асаже» называется.

Бальзаминов. Я этого, маменька, не знал, а это слово хорошее. «Асаже, асаже…»