28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

Никто из нас не мог взять в толк, к чему он клонит.

– И историю про Избранную тоже я сочинил!

– Что же это выходит? – пробормотала Ханна. – Неужто никакая я не Избранная?

– Умница, соображаешь.

– Но зачем?..

– Если существа, населяющие мое царство, будут истово верить, что их освободит девчонка с тремя волшебными зеркалами, сами они никогда не возьмутся за оружие.

– Так все это ложь!.. – У меня в голове не укладывалось.

– Ложь – второе по эффективности оружие тирана, – весело отозвался тиран.

– А какое первое? – спросила Ханна.

– Страх.

Зеркальщик стал расти ввысь и растягиваться во все стороны.

– Лучше б она этот вопрос не задавала! – простонал капитан.

Тиран весь взбугрился, ощетинился острыми осколками, способными порвать любую плоть, и стал похож на монстра из моих кошмаров. Деформированной головой он уперся в потолок. Зеркальные люстры попадали на пол и разлетелись на тысячу осколков. В его зеркалах я видела, как стреляю в немцев, как бросаю младенца на Умшлагплац и как мама лежит бездыханная в собственной крови. А рядом Руфь. А рядом Ханна. Тысячи зеркал – и всюду Ханна…

– Что… что это значит? – пролепетала Ханна. В ее глазах мелькнул ужас.

– Ты так ей и не сказала, Мира? – прозвенел голос монстра.

– Что ты мне не сказала? – в полном смятении воскликнула Ханна.

Я не могла вымолвить ни слова.

– Что Мира-то жива, – прозвенел Зеркальщик, – а вот ты, моя Избранная девчушечка, ты-то поги…

– Сражайтесь! – крикнула я, не давая ему озвучить страшную правду, и выхватила меч.

– Тебе меня не победить, Мира! – рассмеялся он. – Ведь я – часть тебя!

– Сражайтесь! Сражайтесь! – в отчаянии призывала я.

Но тут раздался тонкий девичий голосок:

– Нет, пожалуйста, не надо!

Я бросила взгляд на Ханну, но она была в таком же замешательстве, как и я. Эти слова произнесла не она. Голос доносился словно бы ниоткуда.

– Не надо сражаться!

Только тут до меня дошло: это же голос Ревекки, которой я рассказываю историю про Зеркальщика в темной, вонючей канализации.

– Я не хочу больше никаких сражательств! – просила она.

А ведь она права. Хватит. На всю жизнь насражались. И даже больше.

Я опустила меч. Пусть Зеркальщик меня уничтожит. Если я погибну, меня больше не будет мучить чувство вины за то, что я осталась в живых. Но едва я опустила меч, как он начал сжиматься на глазах. Становился все меньше и меньше и, когда сделался одного роста со мной, простонал:

– Битва – мой эликсир жизни…

Но хоть он и сжался до крохотных размеров, чувство вины меня не покидало, да и Зеркальщик окончательно не исчезал – в его зеркалах по-прежнему отражались ужасные сцены.

– Объясни, что происходит, Мира! – потребовала Ханна.

– Вы… – я запнулась. – Вы все мертвы.

Ханна потеряла дар речи. Капитан Морковка в ужасе спросил:

– И я мертв?

– Нет, вы, моряки, нет…

– Ага… – пробормотал Оборотень, явно не зная, как ко всему этому относиться.

– Вас просто никогда не было, – добавила я.

– Час от часу не легче, – отозвался капитан. Казалось, в глубине души он сразу почувствовал, что я сказала правду.

– М… м… м… мертвы? – переспросил Рыжик Бен.

– Мы мертвы? – повторила за ним Ханна и стиснула руку своего Бена.

– Вы продолжаете жить только в этой сказке, – попыталась объяснить я.

Она не стала упрекать меня в том, что все это время я ей лгала, спросила только:

– Но зачем?

– Чтобы ты не умерла окончательно, – в смятении пробормотала я.

– Но ведь я не вот это вот все: не Избранная, не героиня. И никогда ею не была. – Ханна печально кивнула на зеркала, где ее отражение лежало в луже крови. – Просто-напросто девчонка, которую убили немцы…

– А я не хочу, – у меня перехватило дыхание, – помнить тебя такой!

– Но ведь это и есть я.

Словно бы многотонный груз придавил мою грудь. Мне стало нечем дышать.

– Впрочем, к этому я не свожусь, – продолжала она. – Помни меня такой, какой я была.

В моей голове замелькали образы настоящей Ханны: как она ела, как целовалась с Рыжиком Беном, как сердито сверкала на меня глазами, как дерзила, как рассказывала мне сказки, когда я болела, и – да, как она лежала мертвая в кладовке.

– Обещаешь, Мира?

– Да, – тихо проговорила я, и грудь перестало давить.

Ханна обняла меня:

– Так я всегда буду с тобой.

– И я тоже! – Зеркальщик засмеялся за моей спиной.

Но я не обратила на него никакого внимания. С чувством вины я уж как-нибудь проживу, если буду помнить правду. Ханна еще раз меня поцеловала, и я покинула мир 777 островов. На этот раз навсегда.

* * *

И опять очутилась в канализации. Рядом, привалившись к стене, дремал в воде ослабевший Даниэль. Ревекка растерянно смотрела на меня.

На время я словно онемела. А когда снова смогла говорить, предприняла неуклюжую попытку объяснить рассказанное девчушке.

– Это история о том, как я вновь обрела свою погибшую сестру… – начала я.

– А еще о том, – добавила Ревекка, – как ты перестала сражаться.

Истории – они такие. Каждый видит в них что-то свое.

– Да, – сказала я. – Хватит с нас сражений.

Ревекка радостно улыбнулась.

А я поцеловала ее в лоб.

78