– Нет-нет. – Он попытался меня успокоить. – Нам налево.
Абрахам изо всех сил старался держаться уверенно. Мы последовали за ним, но мужество оставило меня: я уже не верила, что мы когда-нибудь доберемся до польской стороны. Так я и пропаду в этом подземелье…
Через несколько минут и до Иосифа дошло, что наш провожатый не понимает, где мы находимся.
– Мне… мне очень жаль, – пробормотал Абрахам.
– Тебе жаль? Тебе жаль? – взревел Иосиф. – Если мы не попадем на польскую сторону, все погибнут!
– Знаю. – По щекам Абрахама потекли слезы. – Но что я могу сделать? Ну что?
Я в изнеможении привалилась к стене.
И вдруг в катакомбах мелькнул свет фонаря.
Источник света находился за ближайшим поворотом.
– Немцы, – прошептал Иосиф.
Круг света разрастался. Немцы приближались!
Мы стояли не шевелясь, словно приросли к месту. Все равно мы не знали, куда бежать в этой вонючей дыре.
Свет повернул из-за угла и ослепил нас. Мы замерли в животном ужасе.
Раздался крик:
– Свои!
– Чудо! – возликовал Иосиф.
А я возликовала еще громче, потому что голос принадлежал Амосу.
Скорей-скорей я пошлепала по воде к мужу – да, это был мой муж, и он сжал меня в объятиях. От нас разило блевотиной, мочой и сточными водами. Но я была полна такого счастья, какое уже и не рассчитывала испытать.
Амос, волнуясь, рассказал, как на польской стороне ему удалось подкупить рабочего канализационной сети, который обещал показать безопасный путь через клоаку в гетто. Рабочий спустился под землю вместе с Амосом, но через какое-то время вознамерился повернуть назад. Тогда Амос достал пистолет; провожатый решил, что все-таки хочет жить, и показал Амосу, как можно подземными ходами добраться до гетто и обратно. Но когда Амос вернулся на Милую, 18, чтобы вывести оттуда товарищей, он обнаружил только развалины.
– Я думал, что потерял тебя навсегда, – сказал он и прижал меня к себе еще крепче.
– А я то же самое думала про тебя, – ответила я. Мне хотелось никогда больше его не отпускать.
– Так просто ты от меня не отделаешься! – ухмыльнулся мой супруг.
Я поневоле рассмеялась. А Амос раздал нам из маленького мешочка леденцы и лимоны.
– Я уже несколько лет лимонов не видал, – пробормотал Иосиф, не веря собственному счастью.
– Тем более в таком экзотичном местечке! – хохотнул Абрахам. Он явно испытывал облегчение: теперь-то мы не утонем в клоаке по его вине.
– Что будем дальше делать? – спросила я у Амоса, перекатывая во рту изумительно сладкий леденец, который наконец забил тухлую вонь у меня в носоглотке.
– Нам нужен грузовик.
– Грузовик? – изумилась я.
– На польской стороне вы все вылезете из канализации. Я подгоню грузовик, подберу вас, и рванем в леса! – воодушевленно воскликнул он.
Мне с трудом верилось, что этот план удастся претворить в жизнь, но свои сомнения я оставила при себе. Таким энтузиазмом сверкали глаза Амоса.
75
Когда мы с Иосифом и Абрахамом вернулись в бункер на Францисканской, 22, наши товарищи остались равнодушны к хорошим новостям. Они были слишком измучены и подавлены – сил надеяться на спасение у них уже не оставалось.
– Хоть бы на день раньше, – посетовал Самуэль. – С нами бы еще сотня человек ушла!
– Надо сообщить товарищам на Налевки, 37, – заявил Иосиф с самым решительным видом.
– Уже светает, – возразил Самуэль. – Если мы к ним пойдем, наверняка наткнемся на немцев, и тогда нам всем конец!
– Нельзя бросать товарищей, – твердо сказал Иосиф, и многие его поддержали.
– Даже если твоя Маша там – стоит ее жизнь того, чтобы погибли мы все?
Иосиф заколебался.
А я только тут поняла: бедняга должен был бросить на произвол судьбы любимую, чтобы мы получили шанс выжить.
Настроение среди повстанцев царило такое, что, если бы Иосиф стал настаивать, что предупредить других необходимо, товарищи бы его поддержали. Я бы на его месте рискнула. Я не смогла бы все подчинить рассудку, делу. Теперь уже нет.
Но Иосиф печально сказал:
– Ты прав, Самуэль.
Он пожертвовал женой ради нас.
Человек пятьдесят повстанцев и гражданских пустились в путь через канализацию. Даниэль с Ревеккой шагали за мной. Когда вода поднималась слишком высоко для девочки, он нес ее на руках. Мысль о том, что сестренка будет спасена и у них появится шанс, скрываясь, дождаться конца войны, оживила его. Даже корчаковская усталость временами пропадала с его лица.
Другие были в еще большем изнеможении. Когда воды стало по горло, Абрахам взмолился:
– Я больше не могу! Бросьте меня!
Самуэль рявкнул:
– Не мели чушь! Если мы тебя оставим, ты тут потонешь!