28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

– Вода смягчит действие газа, – сказал Мордехай. – Намочим платки и замотаем ими рты.

Он сам подал пример, окунув платок в тухлую лужицу. Я сделала то же самое. Последовали его примеру и некоторые повстанцы, но немногие.

Замотав лицо платком, Мордехай отрядил несколько товарищей искать неохраняемый выход, хотя знал почти наверняка, что такого выхода не существует.

Ави тем временем поднялся и, приволакивая ногу, ушел в комнату под названием Маутхаузен. Оттуда грохнул выстрел.

Другие бойцы последовали его примеру.

Бледная, с благородной внешностью красавица Шарон тем временем стала раздавать немногочисленным детям цианистый калий. Один за другим они глотали смертоносные капсулы. По маленьким телам пробегал трепет, судорога, а потом жизнь покидала их. Конец куда менее мучительный, чем от газа.

Шарон направилась к Даниэлю и Ревекке.

Прекраснейший ангел смерти.

Даниэль помешкал, брать ли капсулу для своей подопечной, потом все-таки взял и уже протянул девочке яд …

– Нет! – крикнула я.

И он внял мне – вернул капсулу Шарон, а она передала ее матери с ребенком. Потом взяла пистолет и выстрелила в себя. Семь раз. Пока наконец не испустила дух.

Я бросилась к Даниэлю и сунула и ему, и Ревекке по мокрой тряпке. Мы крепко прижались друг к другу. Если мне не суждено погибнуть рядом с Амосом, то хотя бы рядом с ними.

Газу в бункере скапливалось все больше. Повстанцы один за другим сводили счеты с жизнью. Другие, по примеру Полы, вылезали из бункера, открывали пальбу и принимали смерть от немецких пуль. Вряд ли им удавалось прихватить с собой на тот свет хоть одного врага.

Даниэль сжал мою руку.

Я попыталась в последний раз наведаться на острова, но сосредоточиться не получалось. От газа я едва могла дышать, кашляла и никак не могла представить себе Ханну – как она с рюкзаком за плечами карабкается по каменистой тропке ко дворцу Зеркальщика.

Я видела только Ханну в луже крови.

И стискивала руку Даниэля.

Смерть соединит нас…

Как вдруг кто-то крикнул:

– Выход есть!

Я сначала не поняла.

– Выход есть!

Передо мной стоял худощавый паренек, на которого я никогда раньше не обращала внимания, даже имени его не знала. Один из тех, кого Мордехай послал на разведку. Силясь сделать вдох, я подумала сначала, что он сошел с ума. Никакого другого выхода нет и быть не может! Но все-таки выдернула свою руку из руки Даниэля, чье сознание уже померкло, и поднялась на ноги.

– Мы можем выбраться! Мы можем выбраться! – кричал парнишка.

Сошел он с ума или нет – мы ничего не потеряем, если последуем за ним. Я склонилась над Даниэлем и потрясла его.

Он не открывал глаз.

– Даниэль! – скорее прокашляла, чем прокричала я.

Он не приходил в себя.

Я огляделась в поисках худощавого паренька: нельзя было терять его из виду, ведь я не знаю, где спасительный выход, если он вообще существует и наш товарищ не рехнулся.

Парнишка тем временем пытался сообщить о своем открытии как можно большему количеству людей – увы, поздно. Слишком поздно. Почти все были мертвы. Либо покончили с собой, либо бросились под град немецких пуль, либо уже задохнулись. Лишь несколько человек, которые, как мы с Даниэлем и Ревеккой, замотали рты платками, еще дышали. Даниэль, впрочем, очень слабо.

– Очнись! – крикнула я опять и так закашлялась, что меня чуть не вырвало.

Никакой реакции.

Я ударила его. Раз. Второй.

Он наконец разлепил глаза. Я кое-как поставила его на ноги. И Ревекку тоже. И в панике огляделась в поисках парнишки. Тому удалось собрать еще несколько человек, и он повел нас в дальний угол бункера. Там оказалась лазейка, которую немцы не обнаружили. Мы разгребли обломки, выбрались наружу и зарылись в камни и пепел. Четырнадцать человек. В одном белье. Последние выжившие с Милой, 18.

Мордехая среди нас не было. Я не знала даже, доконал ли его газ, или он совершил самоубийство, или в последний раз открыл по немцам огонь. Еврейская боевая организация потеряла командира. И почти всех оставшихся бойцов. Вместе с домом 18 по улице Милой умерла наша последняя надежда.

73

Ночью я услышала шаги. Бежать было бессмысленно – ноги меня едва держали. Остальные были в таком же состоянии. У Даниэля в легких скопилось столько газа, что его постоянно мучил кашель. Мы слышали, как за грудой обломков передергивают затворы. Худощавый парнишка, который нас спас, первым поднял руки в знак того, что сдается. Мы последовали его примеру – по крайней мере, те, у кого еще хватало на это сил. Даниэль даже рук поднять не смог – просто сидел неподвижно среди руин.

На груду обломков карабкались люди. Вот-вот над нами нависнут эсэсовцы, арестуют нас или сразу расстреляют – все равно. Теперь уже точно все равно.

– Руки вверх! – раздалась команда по-польски.

Я подняла глаза. Это были не немцы. И не латыши, и не украинцы. Это были трое повстанцев. Двое мужчин, одна женщина.

Обе группы вытаращились друг на друга, не веря собственным глазам.

Семнадцать евреев встретились на развалинах уничтоженного гетто.