28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

Мы стояли в снегу и смотрели сверху вниз на облака, плотным кольцом окружавшие гору. Метрах в пятидесяти над нами сияли отраженным солнечным светом зеркальные стены дворца.

Экипаж «Длинноухого» устал – не настолько, конечно, как повстанцы в бункере на Милой, 18, но тем не менее.

Капитан Морковка выругался:

– Проклятые горы! Теперь я понял, почему стал моряком!

– Ты стал моряком, – отозвался Оборотень, – потому что выиграл свою посудину в кости.

А Ханна ничего не сказала – просто улыбнулась Рыжику Бену. Настоящий Бен был мертв. Настоящая Ханна тоже. Но столько смертей было мне уже не по силам, да еще и Амос пропал – поэтому я окружала себя химерами, имевшими все меньше общего с реальными людьми, за которых они себя считали.

Мне не хотелось умирать в одиночку.

И снова я очутилась не на горе, а в бункере. Одна в своем углу в Освенциме. Поднявшись на ноги, я поковыляла к Даниэлю и Ревекке. Спросила у них:

– Можно с вами полежать?

Девчушка подкатила ко мне свой шарик. Я взяла его в руки – бережно, будто бесценное сокровище, каковым он, впрочем, и являлся. Шарик был совершенно гладкий. Удивительно, как он до сих пор уцелел. Он ласкал мою ладонь, и я внезапно почувствовала, что в этом мире существует что-то еще, кроме смерти.

Даниэль, кивнув на шарик, улыбнулся:

– Это приглашение.

Я отдала шарик девочке, улеглась рядом с ними и почувствовала себя хоть чуточку защищенной.

72

Утром долбежка возобновилась. Немцы все-таки нашли бункер. Как им это удалось? С помощью собак? Прослушивающих устройств? Да какая разница!

Повстанцы взялись за оружие. Гражданские стали плакать, некоторые – кричать от страха. Шмуль Ашер бегал по убежищу, призывая всех к тишине. Но Ицхак-куница босса не слушал:

– Они нас заберут, они нас всех заберут!

– А вдруг чудо! – ответил Ашер.

Немцы сделали из него не только гордого еврея – еще и человека, который уповает на чудеса.

Долбежка прекратилась.

Тишина.

Ожидание.

Страх.

– Я один из вас, – услышали мы голос еврея-коллаборациониста. Он стоял на груде развалин прямо над нашим убежищем. – Вы можете мне верить! Немцы пошлют вас на работы. А если не сдадитесь, всех перебьют!

Мордехай указал Поле, которая когда-то мечтала стать балериной, на один из выходов. Пола сразу смекнула, чего он от нее хочет. Поспешила к лазу, расчистила его от обломков и выстрелила.

Вот он, наш ответ.

Пола сразу бросилась прочь: было ясно, что последует дальше. И действительно, немцы швырнули в бункер гранату. Взрыв заставил всех содрогнуться, но задело только троих гражданских, да и то слегка.

Немцы снова принялись бурить обломки. И снова раздался голос предателя:

– Сдавайтесь! Сдавайтесь! Богом клянусь, вам ничего не грозит!

Но люди в бункере не верили ни единому его слову.

– Что это? – вдруг спросил Ицхак-куница.

Я сперва не поняла, о чем он.

– Что это? – повторил он, уже панически.

И тут я тоже учуяла.

Сначала запах был слабый.

Потом усилился.

И все всё поняли.

– Газ! – крикнул кто-то.

– Бегом наружу! Наружу бегом! – приказал Ашер своим людям.

– Я думал, вы останетесь до последнего, – бросил со своего одра Ави, которого по-прежнему лихорадило.

– Здесь мы погибнем, а снаружи есть хоть крохотный шанс на спасение! – ответил Ашер и полез из бункера, а за ним – человек сто гражданских, задыхающихся и кашляющих.

Немцы не открывали огня. Значит, этим людям предназначено умереть в газовой камере.

А для нас, повстанцев, она уже готова. Некоторые гражданские тоже остались с нами, в том числе Даниэль и маленькая Ревекка. Всего нас тоже было, наверное, человек сто.

– Что же делать? – воскликнула Пола.

– Застрелиться! – ответил Ави.

– Что? – Я не поверила своим ушам, и Пола тоже выпалила в ужасе:

– Ты с ума сошел?

– Поступим как защитники Масады. Живыми они нас не возьмут!

– Да, живыми они нас не возьмут, – отозвалась Пола, – но умереть мы должны в бою! Я предлагаю выйти и стрелять по немцам, пока они не перестреляют нас!

Ави сказал:

– Они перекрыли все выходы. Мы не сможем вылезти незаметно и внезапно их атаковать. Только по одному. У каждого выхода охрана. Выстрелишь максимум раз, и тебя тут же положат. Да у нас и патронов-то не осталось, куда нам драться! Только застрелиться и хватит.

– Но надо хотя бы попытаться! – возразила Пола.

Мне оба варианта были не по душе. Хотя я понимала, что это тот самый конец, к которому мы целый месяц готовились, мне не хотелось умирать. Ни в бою, ни от собственной руки, ни уж тем более от газа. Ведь со мной нет Амоса.

Мордехай тоже ни одного из спорщиков не поддержал:

– Мы не должны умирать добровольно, пока есть хоть какой-то шанс выжить…

– Один из миллиона! – возразил Ави. Насколько можно было судить по лицам, его план совершить самоубийство, как и предложение Полы умереть под пулями, нашли среди повстанцев примерно равное количество сторонников.

– Лучше, чем ничего! – решительно ответил Мордехай. – Пока остается возможность сражаться, на смерть мы не пойдем. Ни тем, ни другим способом.

– Но газ… – одновременно сказали Пола и Ави.

Его в убежище скапливалось все больше. Глаза начинали слезиться.