28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

Я вошла в нашу нору. Вот бы здесь законопатиться и никуда больше не ходить…

Мама – небывалое дело – не лежала на матрасе, а сидела за столом. Похоже, давно дожидается, ведь меня с ночи нет дома. Наверняка уже решила, что во время очередной вылазки я угодила в лапы немцам. Увидев меня, она перевела дух. Большого облегчения, конечно, не испытала – больно потрепанный у меня был вид, – но обрадовалась уже тому, что я жива.

Ханна подняла голову от одной из моих английских книжек – «Алисы в Стране чудес». Посредством книг она не только, как я, учила английский, но еще и пыталась разобраться, как великие сказочники слагают свои истории, хотя на иностранном языке понимала содержание лишь отчасти.

Но не только они обо мне беспокоились.

– А вот и ты! – с облегчением воскликнул Даниэль, хотя от него тоже не укрылось, в каком виде я «а вот».

– Тонкое наблюдение, – вяло пошутила я, пытаясь притвориться, что все не так уж плохо.

Даниэль улыбнулся. Ради меня. Это самое замечательное его свойство – он точно знает, когда лучше промолчать. Вот и сейчас он не стал выяснять, где я была и от кого или от чего мне так досталось. Хотя все эти вопросы наверняка жгли ему душу. И не начал бросаться упреками вроде: «Я же тебе говорил, контрабанда до добра не доведет!» – ему и в голову такое не пришло. Он просто обнял меня и прижал к себе.

Я расплакалась.

Потому что родной брат отколошматил меня дубинкой. Потому что людям из Кракова суждено погибнуть, а я их даже предостеречь не могу. Вернее, не хочу. И потому что я увидела в глазах немца, что я для него не человек. Все мы не люди. И Ханна тоже.

Слезы текли ручьем.

Даниэль крепко сжимал меня в объятиях. Если бы не он, меня бы совсем развезло.

Наконец он решился прервать мои всхлипывания и заговорил:

– Все будет хо…

– Не надо! – перебила я и высвободилась из его объятий. Я не хотела слышать эту ложь. Эту пустую, беспомощную фразу. Не хотела злиться на Даниэля, как когда-то злилась на отца.

Подошедшая Ханна протянула:

– Н-да, видок у тебя помятый…

Тут я даже засмеялась. Несколько истерически, но все же.

– Что случилось? – спросила мама. Кажется, она не была до конца уверена, что хочет знать ответ.

Я решила преподнести им приукрашенную версию событий. Несостоявшуюся вылазку я ни словом не упомянула, хотя про себя задавалась вопросом, какие объяснения дам Ашеру. Депортация депортацией, а отчета босс мафии потребует.

Вновь открывшиеся обстоятельства, наверное, могут отчасти служить мне оправданием. С другой стороны, люди вроде Ашера не стали бы тем, чем стали, если бы страдали излишней снисходительностью.

Об Ашере я решила пока что не думать: на данный момент у меня есть заботы понасущнее.

Как это жутко – оказаться в положении, когда думаешь: босс мафии, чье поручение я не выполнила, не самая большая моя проблема!

И я рассказала, что ходила в штаб-квартиру полиции, рассчитывая попросить Симона о помощи, и напоролась на эсэсовских солдат. Поведала даже, что меня избил еврейский полицай – как бы я иначе, без этой полуправды, объяснила свое состояние? – но, разумеется, не призналась, что это был мой собственный брат.

– Симона-то повидала? – спросила мама.

– Да, – выплюнула я с яростным шипением.

Даниэль взял меня за руку, желая утишить мою злость, но меня это не успокоило.

– Он нам поможет? – спросила мама.

– Обещал помочь, – ответила я чистую правду – и вспомнила, как плакала перед ним на земле. Я так впилась пальцами в руку Даниэля, что он еле заметно вздрогнул. Любой другой на его месте вырвал бы руку, но он не хотел оставлять меня без поддержки.

– Если Симон сказал, что поможет, – проговорила мама, – он сдержит слово.

Она по-прежнему любила сына, хотя он давным-давно у нас не показывался и не делился ни единой крохой из пайков, которые получал у себя в полиции. Но мама все ему прощала – как и папе.

Моя злость перекинулась с Симона на нее. Я вцепилась в Даниэля еще крепче – он и это выдержал. И именно благодаря опоре, которую он мне давал, я наконец-то начала расслабляться. Гнев потихоньку уступал место усталости: все-таки спала я всего пару часов, и излупили меня так, что мама не горюй.

– Пить хочешь? – спросил Даниэль.

– Да, спасибо.

– Тогда пусти меня. Рука нужна, чтобы налить. – Он ласково улыбнулся.

Улыбнулся. В такой-то день. Он просто чудо.

– Раз так, лучше уж я пить не буду. – Я улыбнулась в ответ и села за стол, не выпуская его руки.

– Давай я, – предложила сестренка, взяла белый фарфоровый кувшин и плеснула воды в стакан.

– Вот спасибо, – сказала я.

– Но с раной на руке ты еще вчера пришла, – заявила Ханна. Она не желала отступаться и все не теряла надежды выяснить, при каких обстоятельствах меня ранили.

– С какой еще раной? – осведомился Даниэль. Он стоял у стола рядом со мной, и я по-прежнему держала его за руку.

– С раной, о которой мы сейчас говорить не будем, – ответила я. У меня никаких сил не было рассказывать Даниэлю о встрече с Амосом и его товарищами из «Хашомер Хацаир».

– Ах вот с какой! – Он понимающе улыбнулся.