28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

Мы спустились по лестнице и преградили ему дорогу.

Он медленно поднял руки.

– И как… что нам с ним делать? – поинтересовался Рыжик Бен.

– Пристрелить, – ответил Амос.

Мальчишка побелел.

– Ты же не всерьез? – пробормотала я.

– А другого выхода нет, – отрезал Амос и достал пистолет.

– Ну как же нет!

– Он нас выдаст.

– Откуда ты можешь знать!

Мальчишка был так перепуган, что даже не пытался оправдаться, только пролепетал умоляюще:

– Пожалуйста…

И то, что он не оправдывался, говорило не в его пользу.

Амос направил пистолет на мальчишку.

У того язык отнялся.

– Ты с ума сошел! – рявкнула я на Амоса. – Ты не можешь убить ребенка!

Амос ничего не ответил. Рука у него дрожала, но он по-прежнему держал мальчишку на прицеле.

– Если мы это сделаем, то мы ничем не лучше немцев!

Рука Амоса дрожала все сильнее. На лбу у него выступил пот.

– Если я этого не сделаю, все в бункере погибнут.

– Мы не можем знать наверняка!

– Ты готова так рискнуть, Мира?

Нет, не готова – но как бы мне этого хотелось!

– Мы не имеем права! – выпалила я.

Амос опять ничего не ответил.

Мальчишка тихонько захныкал и со страху обделался.

– Каким человеком ты хочешь быть? – в отчаянии осведомилась я. – Детоубийцей?

Амос боролся с собой. В глазах у него стояли слезы. Рука тряслась, словно у больного старика.

– Амос… – умоляюще пробормотала я. – Мы же хотим остаться людьми…

Амос заплакал. И все-таки опустил пистолет.

Мальчишка от облегчения стал громко всхлипывать.

У меня тоже на глаза навернулись слезы.

Мне хотелось сжать их обоих в объятиях. И Амоса. И мальчишку.

И тут грохнул выстрел.

Мальчишка рухнул на пол перед нами.

Мы с Амосом в ужасе взглянули на Рыжика Бена. Вцепившись в винтовку, он прозаикался:

– Он… он… б… бы… н… н… нас всех в… в… выдал!

И тут заплакали мы все.

65

– Значит, вы теперь еще и детей убиваете? – спросил у меня Даниэль. Я сидела на полу в убежище и чистила винтовку, которую нам удалось раздобыть.

– В этом виноваты немцы, – ответила я, не поднимая глаз.

– Но мальчика-то убили не они, – возразил Даниэль.

– Э нет, именно они. Они его подослали, – ответила я и поднялась на ноги.

– Его убили вы, а все остальное – просто отговорки!

Слова Даниэля разозлили меня. Нас с Амосом и Беном и так грызло чувство вины – еще не хватало попреки выслушивать! У меня руки чесались съездить ему по роже. Но вместо этого я сказала:

– У нас не было выбора.

– Выбор есть всегда. В любой ситуации. Вы выбрали убийство.

Я и сама это понимала.

– Я была против… – попыталась я оправдаться перед Даниэлем и перед самой собой.

– Но помешать не помешала, – перебил он.

И тут я все-таки его ударила – ударила изо всех сил. Жаль только, что смазала ладонью, а надо было – кулаком.

Даниэль посмотрел на меня с такой злостью, что мне показалось – сейчас даст сдачи.

– Ты же хочешь выжить? – прошипела я. – Каждой секундой, которую ты живешь, ты обязан нам!

– Вот спасибо! – с горечью отозвался Даниэль.

– Этот мальчишка выдал бы нас всех. И все мы были бы сейчас мертвы или на Умшлагплац.

Даниэль ничего не ответил – он знал, что я права.

– Он или Ревекка. Кого бы ты выбрал?

Даниэль по-прежнему не отвечал.

А я хотела добиться ответа – чтобы нанести ему еще один удар. И чтобы не разреветься. Не разреветься – это главное. Но он молчал, будто воды в рот набрал.

– Я… я пыталась предотвратить… – У меня на глаза навернулись слезы.

Даниэль начал смягчаться.

– Но у меня не получилось… Ты должен мне поверить!

– Мне… мне очень жаль, – пробормотал Даниэль.

– Что мне не удалось предотвратить?

– Да… и что ты теперь мучаешься…

Он хотел обнять меня.

А мне хотелось, чтобы он меня обнял.

Но тут подошел Амос:

– Сегодня ночью да свершится чудо!

– Это какое же? – хором спросили мы с Даниэлем.

По своему обыкновению проигнорировав Даниэля, Амос повел меня в другое помещение. Там ждал молодой человек с кудрявой бородой.

– Это Леон Кац, – представил его Амос. – Леон, это Мира, она вызвалась участвовать в нашем предприятии.

Что за предприятие-то? Какая-то лихая атака на немцев?

– Расскажи, что мы собираемся делать, – попросил Леона Амос.

– Сегодня ночью будем печь хлеб.

– Что за чушь? – оторопела я.

– Леон – пекарь, – пояснил Амос.

– Да вы меня просто разыгрываете!

– Нет, все по правде, – ответил Амос.

– В соседнем дворе я обнаружил пекарню, – радостно поведал Леон. – Там мешки с мукой. И воды предостаточно. Единственное – закваски нет.

– Закваски? – Я не поспевала за ходом его рассуждений.

– Вместо нее возьмем лук.

– Лук?

– Его-то в квартирах завались, – засмеялся пекарь.

Я поневоле ухмыльнулась – его энтузиазм был заразителен.

– Завтра мы все гетто накормим хлебом! – пообещал Леон. Вот уж действительно чудо!

66

Полчаса спустя Леон уже носился по пекарне. На нем был белый фартук, который он носил с большей гордостью, чем солдат – форму. Он раздавал приказы направо и налево:

– Разминайте живее! Лук резать мельче! Так печь не растопишь!

Мы, «подмастерья», только дружески посмеивались:

– Смотри, бороду в тесто не накроши!

– С таким командиром польская армия еще быстрее бы сдалась!

– Да я не из-за лука плачу, я из-за тебя…