2d2c48d86cc31bb1fa244a5c4f6d3a85

И пусть меня все слышат: «Я тебя люблю!». Пожалуйста, не забывай меня! И мы обязательно будем встречаться.

 

«Диагностика кармы»

 

Вчера пришло известие о смерти Олега. Ему было всего двадцать восемь.

Олег был моим приятелем, из окружения Оксаны Елкиной. Я помню его с весны 94-го: он тогда еще был вполне в норме. Мы как раз с Егором тогда женихались: я брала ключ у художника Макашева, и мы бегали в общежитие, где Тит занимал комнатку на первом этаже, в которой практически негде было повернуться, настолько она была заставлена холстами и эскизами. Но у нас не было другого выхода. Теперь с полным недоумением вспоминаю: неужели я когда-то любила этого человека, своего мужа, будучи и тогда прекрасно осведомленной о его хамстве. Или он тогда еще не достиг того предела, когда я сказала себе: «Все! Баста». С ним в постель я больше не лягу. А ведь он, порой, и раньше, в безумном приступе ярости пинал меня ногами, но, наверное, не так больно.

Впрочем, у меня была масса причин, по которым до поры до времени я вынуждена была его терпеть. Я тогда не задумывалась о том, что могут быть и более обходительные мужчины. Не была избалована мужским вниманием. Или просто себя недооценивала.

Но был еще Олег, который все время болел: он говорил, что вся его жизненная энергия, отведенная ему, была израсходована за первые двадцать пять лет жизни. Он дружил с покойным Андреем Звездовым, художником (Андрей угас в тридцать... Светлая была личность).

Я общалась с ними обоими весной 95-го (последней весной для Андрея), мы говорили о живописи, обменивались книгами, пили чай, и нам было очень душевно вместе. Я приходила к ним, в мастерскую покойного художника Михаила Вайнштейна (которую впоследствии у семьи отобрал ЖЭК) и, глядя на обширную панораму расстилавшейся внизу Татарки, словно предчувствовала, что все это очень кратковременно. В мастерской было холодно, отсутствовал туалет, а из крана текла только студеная вода. Андрей Звездов угощал пирогом собственной выпечки. В то время я писала статью о творчестве его отца, Евгения Звездова, скончавшегося в 1988-м и оставившего после себя рукопись книги по методике преподавания изобразительного искусства «Меры подобия».

Позднее мы с Оксаной Елкиной долго обсуждали неудавшуюся попытку издать эту книгу в Санкт-Петербурге, но у Оксаны парализовало мать, и она тщетно пыталась добиться в институте нейрохирургии, чтобы ее прооперировали. Но за два с половиной месяца никто из врачей и пальцем не шевельнул, а того доктора, который готов был приступить к операции, начальство распорядилось немедленно отправить в отпуск. Помню, Оксана тогда страшно разнервничалась и рассердилась на Олега и на его маму, которая не хотела, чтобы Оксана пожила у них дома. «У него третья группа инвалидности, – говорила Оксана, – это самая легкая группа».

 

* * *

 

Джулик с тех пор в Ольвию не ездил, его «достали». «Достатый» он был с самого начала. Будучи сынком штабного офицера (имевшего отношение даже к штабу Варшавского договора), занимаясь фарцой, совмещая в себе множество различных мелких пороков, этот человек, не без поддержки кафедрального начальства, конечно, тихой сапой делал себе карьеру в академических стенах, как ученый являя собой полное ничто.

Помнится, при первой же встрече с нашим курсом, который ему предстояло «вести» целый год, Джулик, лениво сглатывая слюну, протянул:

– А в колхоз вас не отправляют?

Похоже, никакой отсрочки в этом плане ему не светило. Тем не менее, если он не имел желания касаться какого-либо исторического периода в своих лекциях, он его обходил.

 

* * *

 

А Олегу оставалось жить только год.

«По жизни я как манекен, – говорил Олег, – но вполне возможно, что при этом я еще всех вас переживу».

За какой-то год он почти полностью поседел. Я предполагала, что он в свое время отравился наркотическими веществами.

Олег подарил мне книгу Лазарева «Диагностика кармы» (многие, кстати сказать, ею увлекаются, а я даже из любопытства в нее не заглядывала). Отец Олега тогда открыл собственную фирму на базе того предприятия, где работал. Жили они, в общем-то, неплохо, на фоне нашей голодухи – даже зажиточно.

Собака Олега, эрдельтерьер Антон, всегда на меня прыгала, и я старалась спрятаться от нее.

Мы гуляли с Олегом по окрестностям Татарки, один раз были на дне рождения у Андрея (увы, последнем) в феврале 95-го, а потом еще – у графиков, братьев Ткаченко. Часто, просидев у Олега дотемна, я потом ехала к Егору на Оболонь, к себе домой добиралась уже к полуночи.

Последний раз мы довольно долго бродили с Олегом и его приятелем по Сырцу и Лукьяновке поздним ноябрьским вечером 1996-го. (Егор тогда был в Польше.)