32--80 Сборник детективов про Ника Картера

«По той же причине, по которой почти все присоединились остальные», — сказала она. "Это единственный способ, которым мы можем нанести ответный удар. О, у каждого есть своя личная история, своя личная тьма, но все они наносят ответный удар по миру. Мы те, кто не может смириться с этим. Для всех нас в один прекрасный день все это сломалось, и никто не сможет собрать его обратно. Никто даже не пытался».

— Слова, — сказал я. «Расскажи подробнее».

«У меня был хороший дом, родители состоятельные люди, — сказала она, — католики. Мы всегда ходили к обедне по воскресеньям и по особым праздникам. Я выросла в католической школе для девочек. И мне это нравилось, не поймите меня неправильно. Я любила свою веру и все, что с ней связано. Я все еще люблю это, только теперь я делаю это по-своему.

Мой отец был столпом церкви и прихода. Он всегда был силен в проповеди морали. Мои две сестры и я все должны были идти идеально в линию. У папы деревообрабатывающая компания, где он производит мебель и товары для дома. Однажды у нас дома собралось большое собрание. Он и еще один мужчина, тоже член Церкви, объединяли свои дела.

После ужина я принесла им кофе и забрала пустые стаканы и тому подобное. И я слышала, как они разговаривали. Они предполагали, что в случае слияния они смогут отправить на улицы почти треть рабочей силы. Таким образом, они могли бы избавиться от пенсионных пособий и тому подобного. Третья часть, которая должна была за это расплачиваться, состояла из пожилых людей, тех, кто не был должным образом охвачен более поздними трудовыми договорами».

Она снова села, и теперь ее глаза были уже не мечтательными, а озабоченными и пристальными.

— Знаешь, — сказала она, — я едва поверила своим ушам. В это было так трудно поверить, что я сказала об этом за завтраком. И мой отец сказал мне, что я не должна в это вмешиваться, и все же я не могла этого понять. Когда я настояла на этом и загнала его в угол, он сказал, что дело есть дело и что мне следует заиматься учебой.

Я пошел к отцу Райану из прихода. Он был мил и терпеливо слушал. Затем он сказал мне, что мир бизнеса — жестокий мир. Когда я сказал ему, что мир — дерьмовый мир, он ответил, что я слишком молода, чтобы все это понять. Я считаю, что он был прав, и я всегда буду слишком молода, чтобы понять это.

Слияние прошло по плану. Но на официальном обеде я встала и спросил их, моего отца и всю остальную эту братию, как человек может быть таким благочестивым в воскресенье и безнравственным, как чума, в среду. Я спросил их, как они могут примирить свое слияние с преклонением колен перед священником, цитатами из Библии и проповедями о благочестии и нравственности.

Я посмотрела отцу прямо в глаза и спросила его, как он может быть президентом католической гильдии мирян и до сих пор получать удовольствие от лишения некоторых стариков и женщин их прав с помощью технического трюка. Потом я ушла.

Она откинулась на локти, и ее глаза снова были мечтательными, когда она смотрела в потолок.

«Все эти слова, эти красивые слова больше ничего не значат», — сказала она. «То, что происходит, больше не укладывается в слова. Вы можете только придать этому свой собственный смысл. И действуйте в соответствии с тем, что они для вас значат. Мы придали им весь смысл и действовали в соответствии с ним. Это единственный способ.

Она лежала на спине, полотенце сползало выше колен; они были угловатыми и костлявыми, но я подумал о том, что она сказала. Все было не так уж и неправильно, и все те молодые люди, которые не могли со всем этим примириться, были не так уж неправы.

Я подумал об Англере Харрисе и Соэ Джате и почувствовал, как во мне вспыхивает свирепый гнев. Они были отбросами, которые должны были использовать души и сердца других, чтобы осквернить то, что могло быть хорошим, отбросами, которые убивали мечты детей-идеалистов.

«Ник, — услышал я тихий голос, — пошли спать».

Я подошел к ней и осторожно стянул с нее полотенце. Они были длинными, эти ее ноги, и худощавыми, но подходили к ее телу. Они обладали тем качеством, которым так восхищались греки в своих женах, почти мальчишескими и незрелыми. Это не было моим идеалом, но ее рука нашла мою, и она заставила меня сесть рядом с ней. Она встала и прижалась ко мне грудью. Она поднялась на колени и прижалась грудью к моим губам. Внезапно она оказалась там, вечная женщина, искусительница, жрица и волшебница, и она использовала свое тело так, как оно должно было использоваться. Мои губы нашли маленький розовый сосок.