32--80 Сборник детективов про Ника Картера

"Боже мой", - простонала она и наполовину упала на меня на кровати, повернувшись так, чтобы мои губы могли ласкать каждый сосок. Я почувствовал, как ее длинные ноги сомкнулись вокруг моей талии, длинные ветви плюща теплой плоти и медленное мечтательное томление покинули ее. Она стала существом внезапных движений, голодного, безудержного желания. Ее длинные светлые волосы упали на нас обоих, и она застонала. Она издавала тихие воркующие звуки, когда я гладил ее тело, а моя рука нашла светлую таинственную впадину. Пэтти Вудс занималась любовью полностью, с совершенно незамысловатым удовольствием, наслаждаясь каждым моментом, каждым прикосновением и реагируя на каждое ощущение всем, что у нее было. Ее стройное тело прильнуло ко мне, ее груди были удивительно мягкими, а ноги двигались в вечном приветственном движении.

Когда я наконец взял ее, она чуть не зарыдала от удовольствия и уткнулась лицом мне в грудь. Ее теплые, влажные губы скользили по моей коже, когда она двигалась подо мной, принуждая, держась, умоляя о большем, пока время не перестало существовать и тело не ответило само по себе. Когда наступила кульминация, она обхватила меня ногами и открыла рот, чтобы издать крик, но не издала ни звука.

Она выгнула спину, и ее длинные руки прижали меня к себе, и я посмотрел на ореол светлых волос вокруг ее головы на подушке. Ее глаза открылись, мечтательные и счастливые, и она улыбнулась своей мягкой улыбкой.

— Так должно быть всегда, Ник, — пробормотала она. «Как в соборе, волнующе и успокаивающе одновременно. Исполнение, чувствуя себя очень большим и очень маленьким одновременно, чувствуя себя свободным и безопасным, и все это одновременно».

Я посмотрел на нее, на полузакрытые глаза на лице ребенка, и моя рука нашла ее грудь и обхватила ее. Она пошевелилась и положила голову мне на плечо. Я знал, что могу быть мудаком, но это была странная девушка, и в эти моменты мужчина почти не проявлял осторожности.

— Хенгелаар знает об этом? — Что ты пошла со мной?

'Морской черт?' — ответила она, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть на меня. — Откуда ему знать?

— Мне было интересно, — небрежно ответил я. «Кажется, он знает почти все, что происходит».

«Только внутри движения». Она вздохнула. «Ему все равно, что мы делаем с нашей личной жизнью».

Я знал лучше, но я поверил ее рассказу о том, что Хенгелаар не знал, что она была со мной. Я посмотрел на нее и увидел, что она закрыла глаза, и я почувствовал, как ее грудь вздымается и опускается в моей руке.

Она спала.

Я лежал на спине, прижавшись к ее стройному телу, телу, о существовании которого я даже не подозревал несколько часов назад. И все же не было ни одного напряженного, неловкого или неудобного момента, как бы трудно в это ни верилось. Ответ каким-то образом был связан с ее естественным, открытым, прямым и простым поведением. Она по-своему придавала смысл этим «прекрасным словам», словам, говорящим о любви, о человеческой привязанности, о доброте и честности друг с другом.

А Англер Харрис и его дружки говорили обо всем этом, при этом превращая это во что-то другое. И они превратили поиск истинного смысла в бессмысленную ненависть, направленную против общества.

— Но нет, разве я могу что-нибудь с этим поделать, — пробормотал я.

Глава 5

Пэтти встала рано. Она приготовила кофе и сварила два яйца, по одному на каждого из нас. Она остановилась, чтобы прислониться ко мне, в джинсах и лифчике, и снова у нее была та необыкновенно милая, та незамутненная безмятежность, которая, казалось, исходила из нее самой.

После завтрака она надела свитер и короткое пальто и ушла к «мальчикам», демонстрировавшим вокруг книжного магазина.

Я попросил ее извинить меня; Я сказал ей, что должен учиться. На самом деле, урок был заменен на раннюю встречу, но я должен был исследовать тот адрес, который уже прожигал дыру в моем кармане. Я успокоил ее и сказал, чтобы она не беспокоилась, если меня не будет дома, когда она вернется. Я сказал ей, что у меня есть «личные дела», и я намеренно держал все в тайне, насколько это было возможно.

Я незаметно выскользнул из дома и пошел по закоулкам, чтобы как можно быстрее выбраться из суеты кампуса.

Улицы 10-10 Буэна не существовало, по крайней мере, не в том смысле, в каком это говорилось в записке. Улица Буэна длиной в три квартала оказалась в трущобах Лос-Сиены, одного из тех районов, куда никогда не ходят туристы.

Это были калифорнийские трущобы, то есть там было солнечнее, чем в большинстве других трущоб, и гораздо жарче. Население там состояло по большей части из мексиканцев и мексиканских индейцев. И на этом разница почти закончилась. Дети с ввалившимися глазами на вытертых тротуарах, мусор, общий загрязненный воздух, группы мужчин, болтающиеся в тени, грузные женщины, высунувшиеся из окон в своих рваных платьях, все было так же, как и в других местах. трущобы.