Сегодня я, как обычно, иду на урок в свой 11в, в котором учится Стас и ещё 25 отморозков. Меня зовут Лёха Никонов, и я не отморозок, хоть и учусь в «вэ», куда слили всех двоечников, хулиганов, лентяев, одним словом, дураков. «Ашки» и «бэшки» за глаза называют нас классом дебилов. Нас боятся и ненавидят в школе все – и ученики, и учителя. Я считаю, что попал в «вэ» чисто случайно. Мне здесь не место – я умный, только чуть-чуть стеснительный, за что и заработал кликуху Тихон.
– Опа, поца, смотрите, Тихон припёрся, – надломленным, с хрипотцой голосом добродушно приветствует меня лидер и заводила нашего класса Васька и лыбится во все тридцать два жёлтых прокуренных зуба.
– Здорово, мудила, как жизнь? – обращается он ко мне.
– Нормально.
– Чего вчера за баню не приходил? Женский день – сиськи, письки. А, Тихон, иль бабу завёл?
– Нет у меня никакой бабы, – и я извлекаю из сумки учебники, давая понять, что не хочу разговаривать на эту тему.
Васька люто ненавидит людей не только нетрадиционной ориентации, но вообще всех людей, не похожих на него. И борется с несовершенством общества всеми известными ему способами. Кстати, незатейливое граффити на школьной стене – его рук дело.
До начала урока ещё пятнадцать минут. Я оглядываю класс. Каждый занят своим делом: одни в свару режутся, другие скабрёзно ржут, тыча пальцами в задроченный «Плейбой», девки вафли красят, я раскладываю на столе учебники. Стас, как обычно, сидит на последней парте, уставившись в одну точку на полу, белёсые реденькие волосёнки аккуратно прилизаны на пробор. Его рубашка чистая, не мятая, наглухо застёгнута, значит, все пуговицы на месте… пока. Со звонком в класс входит Ираида Иванна, точнее сначала показывается её огромный бюст, обтянутый каким-то волосатым джемпером, а потом появляется вся Ираида.
О том, как Стас стал изгоем, в посёлке знают все. Батя у Стаса помер рано. Мамка его сменила траурный наряд на свадебное платье буквально через полгода, не устояв перед настойчивыми ухаживаниями богатого городского мужичка. Так с восьми лет Стаса воспитывал отчим. Папкой он его называть категорически отказывался, за что был неоднократно бит, но не до синяков, чтобы люди ничего плохого не подумали. В посёлке поползли слухи о том, что отчим Стаса отсидел за изнасилование. Мать не знала, куда глаза девать от соседей, которые только и говорили об уголовном прошлом её мужика. Но – любовь-морковь, ничего не поделаешь, закрывала глаза на шушуканья соседей за спиной и разводиться не собиралась, только за Стасика стала побаиваться, мало ли чего. Бойся – не бойся, а случилось. Изнасиловал отчим пасынка, которому тогда не исполнилось и двенадцати. Эта история всколыхнула волну негодования во всём посёлке. Отчиму дали пятнадцать лет строгача, мамка Стаса оказалась в психушке, а самого Стаса к себе в деревню забрала бабка. Со временем всё утряслось, мать вернулась из больницы, забрала сына от бабушки и вернула в школу. На следующий день на стене появилась та самая надпись. Забитый, хилый подросток вызывал у здоровенных одноклассников необъяснимую ненависть. Сначала он пытался давать отпор, но куда ему, доходяге, одному справиться со всей сворой. Постепенно он смирился и терпел нападки и откровенные издевательства со стороны сверстников. Терпел, как мог. Молчал. Конечно, руководство школы было в курсе, что творится в стенах учебного заведения, и даже вызывали какую-то комиссию, участковые полиции проводили беседы с учениками, но всё впустую, издевательства продолжались. Я сам не раз был свидетелем и отчасти участником унижений, которым подвергался Стас.
– Давай, Колян, держи его, чтоб не брыкался, – понизив голос до шёпота, хрипел Васька.
– Вырывается, сучка неподмытая, – шепелявил Колян.
– Отпустите меня, отпустите, пожа-а-алуйста, – тоненьким голоском пищал зажатый в углу мужского сортира Стас.
– Ху-у-уюшки, – нараспев, даже нежно протянул Васька. – А ну-ка, Борян, помоги, заткни ему хлебальник, чтоб не раззявливал.
Борька запихал Стасу в рот тряпку.
– А ты чего вылупился, Тихон, шухери давай! – командовал Васька.
– Да я слежу. Нет вроде никого.
– Ну? Что красна девица, ждёшь своего папочку? – забулькал слюной Васька и стал приближаться к Стасу, которого крепко держали трое одноклассников.
Стас из последних сил пытался вырваться и что-то нечленораздельно мычал сквозь самодельный кляп.
– Сейчас я тебе засажу шершавого по самые помидоры, – с этими словами Васька, расстегнув ширинку и разминая рукой свой отросток, вплотную приблизился к Стасу, который стоял со спущенными штанами. Васька, скабрёзно ухмыляясь, отвесил ему звонкий пендель. Тот как-то обмяк и перестал вырываться. Васька согнулся над ним, собираясь осуществить задуманное.
– Шубись, ребзя, дирик идёт! – прошептал я.
Пацаны отпустили Стаса и мигом рассосались по кабинкам туалета. Я мимо директора потрусил в класс.