4. Акбар Наме. Том 4

И обратил истерзанный свой разум к букету Гулистана¹², Пока я занят был загадками¹³ — ибо, возможно, Их действие будет подобно тому, как действует напильник по металлу —

И с языка готовились сорваться мудрые слова, А голову ни на секунду не покидало тайное безумство, И ум мой телу¹⁴ демонстрировал аскетизм Тайфури¹⁵, Любовь Санаани¹⁶ мой разум потрясла.

Там интеллект был, что обнаруживал наглядное сужденье, Да лучи призрачной любви, что книги опаляли, Цветистые зефиры знаний, переворачивающие их страницы. Что мне сказать о собственной душе? Ведь у души одной — желаний сотня!

Что я скажу о сердце? Одна любовь и сотня огорчений! Ресницы, что окружали очи молодых певцов, Терзали мою печень, как щетина тигров¹⁷.

Отец мой — пусть его благая тень подольше не уходит! — Не позволял мне бросить обученье, Поскольку я, возможно, благодаря его рачительному преподаванью, Мог стать, как он, одним среди божественных ученых.

Советовал всегда он: «О жаждущий рассвета жизни, Прими кусочки (лукма) мудрости с подноса Лукмана¹⁸. Не вожделей красивых эфемерных форм, Чтобы Шайтана крылья не проросли из рук твоих, Пусть пот¹⁹ не капает с чела,

Ибо потоки эти, как куча хлопка на костре, придут к уничтоженью. Что с твоим сердцем, и что есть любовь?

Не позволяй (любви) взять верх, ибо не сделать наковальню из стекла²⁰.

Зачем открыл ты сердце любви индийской²¹?

Не ищи ключ от Каабы у креста монаха»²².

И так метался я меж здравым смыслом и безрассудством, Ибо смешались мудрость и неблагоразумие.

Звук поступи посланника Султана Меня от сна забвенья пробудил. Не знаю, что за магия

Освободила разум мой от глупых размышлений! Слава Аллаху! Это притяжение мой дух отбросило С каменных просторов сожалений в объятия покоя. Все сорняки и тернии страстей истреблены Рассеянными вспышками Небесных молний.

307

Я всадником стал быстрым на резвом скакуне, Что мчался мудро через сферы, И, словно Нух, я пересек бурлящий океан, Как Хизр, пошел в пустыню я один, В экстазе радости спешил вперед Подобно духу, освобожденному от цепей плоти, Я шел, словно проситель по пути почтения, Ударом сердца ухватил оковы праздности, Пока воображение мое и мысли были заняты Раздумьями по поводу того, как сложатся дела. В пути на кончике пера мыслей моих сложился Узор превозношений Шахиншаха, подобный красноречию Сахбана²³. Внезапно затемнел вдали стан [Шахиншаха]²⁴, То чернота явилась, что осветила взор мой.

Было объявлено у царского шатра: «Смотрите!

Птица сада прилетела к воротам Рая».

Был дан приказ с ней обращаться благожелательно и внутрь ввести. Подняв меня из бездны тьмы к своду небес блаженства, Властелин Судьбы²⁵ поводья натянул моей звезды По направленью ко Двору Владыки Мира.

Сначала я поцеловал пыль у порога, Достиг источника, что утоляет жажду, И поместил чело на землю в благодарном обожанье И омовенье совершил не тела, а души.

Что мне сказать о входе в судьбы его обитель? То был пример чудесный Двора Божественного, Не земного, ибо в нем имелось

Во сто раз больше приятных и заманчивых вещей. Живущие в пределах сего возвышенного места — Практически служители Небес.

Люди света²⁶ и предводители стояли вокруг

Величественного Кира, что восседал на греческом престоле²⁷ — Акбар Шах²⁸, даритель славы ночи Индии, Светоч Двора владычества династии Тимура.

Слава Аллаху! Благодаря прекрасной природе мест тех

Деревья и земля дарили алоэ и бальзам²⁹.

Мне было велено сесть и наслаждаться

В преддверии собрания друзей.

Я сел у основанья трона Шахиншаха.

Язык мой разразился хвалебными речами, Красноречивые мужи Ирака и Хорасана Осыпали перлами похвалы мои слова.

Один был поражен и произнес: «Что это за волшебник,

Чьи уста извергают жемчуг и кораллы?»

Другой спросил в недоуменье: «Благая та жемчужина С какого облака найсана³⁰ появилась?

Что это за неведомая птица певчая,

Щебечущая, словно соловей?»

Язык людей недобрых возрос против меня.

Но коль дворец моего сердца имел возвышенное основанье, Влага души моей не обратилась в пар горячего ответа, Ибо уста Файзи покрыты были обилием (файзани) прохладных вод.

Мой Шахиншах утешил меня своей многообразной милостью, 308 И постепенно я всё меньше чувствовал смущенье.

Уста открыл он, чтоб спросить: «О попугай!³¹

Кто же привратник сада твоей речи?

Кто заложил основы рифм твоих возвышенных?»

И засвидетельствовав почтение порога поцелуем, ответил я:

«О Правитель, чьи приказы подчинены сферам,

Мир твоего правленья — мой милостивый учитель, И бесконечна азбука его советов.

А если спросишь о втором, отец мой был учителем, Ибо поистине я не встречал кого-то чище.

Пока язык мой изрекал отрады речи, Зубы мои оттачивались добротой отца.

С рождения невежества недуга и до исцеленья Лечил лекарствами он боль моей души».

Затем он (Акбар) произнес: «Эй, вы, проникновенные вожди, Что поместили совершенства на весы.

Кто шел по верному пути стихосложения, Ни разу не споткнувшись?

Кто пересек духовный мир?

Чей взор был пропастью безумья замутнен?» И скромно я ответил шаху: «О Защитник речи! Список собрания поэтов не короток.

Красноречивые, что ранее произносили речи,