В конце концов отец с неохотой отказался от офиса на Мэйн-стрит. Он ходил туда все реже, из-за артрита ноги стали болеть. Но он по-прежнему активно занимается благотворительной деятельностью и финансовыми инвестициями, которые, насколько я могу судить, приносят то доход, то убыток – в зависимости от динамики рынков. Но неудачи папа воспринимает с бодрым равнодушием. Одним словом,
Что касается финансового состояния семьи Фулмер, об этом у меня весьма смутное представление. Знаю, что по совету консультантов отец продал часть акций и объектов недвижимости. Мне кажется, после резкого падения цен в 2008 году размер его активов несколько сократился, но мы никогда не обсуждаем эти вопросы. Много лет назад отец учредил доверительный фонд, чтобы обеспечить мое финансовое благополучие на случай, когда – и если – я останусь одна в нашем большом старом доме. Говорят, что такой же фонд учрежден и для Маргариты, если вдруг она когда-нибудь вернется и заявит о своих правах на него.
(Да, наши родственники лишь качают головами по поводу того, что они считают упрямым оптимизмом отца. Им невдомек, что таким образом стоик просто
Удивительное дело, но в последние годы отец опять стал посещать церковные службы. От этой привычки он отказался несколько десятков лет назад, после безвременной кончины мамы. Теперь же Милтон Фулмер является одним из «столпов» нашей местной англиканской церкви, неизменно присутствует на богослужениях вместе с нашими родственниками, к которым ныне он относится более терпимо, хотя я сама по-прежнему их избегаю. Нечасто, но от случая к случаю, если настроение у меня вздорное, я сопровождаю папу на воскресные утренние службы, ведь так приятно досадить любопытным родственникам и соседям. Особенно моей инфантильной кузине Дениз. Ее я игнорирую самым безжалостным образом, хотя она всегда бросает в мою сторону взгляды, в которых сквозят одновременно недоумение, надежда и упрек. На скамейке семейства Фулмер рядом со мной восседает отец – вечно молчаливый, в печальном спокойствии, с нераскрытым Псалтырем на коленях.
Как-то раз, по завершении особенно скучной службы, отец вдруг с удивлением осмотрелся вокруг, заморгал, словно не понимая, где находится, и пробормотал мне на ухо:
– Напомни, пожалуйста, почему твоя сестра вышла замуж не по церковному обряду? Ведь она сочеталась браком не в церкви?
Ошеломленная столь озадачивающим вопросом, я пролепетала в ответ с запинкой:
– Я… я не могу отвечать за Маргариту, папа. Никто не может.
Конечно, в известном смысле это хорошо, что отец редко говорит о Маргарите, даже в день ее рождения, даже в дни годовщин ее исчезновения, но я знаю: когда взгляд его смягчается от сожаления и скорби, это он думает о ней.
В такие моменты я подхожу к нему, сжимаю его холодную худую руку, испещренную синяками и старческими пятнами. В ответ он рассеянно стискивает мою ладонь, выражая отеческую любовь, а потом вдруг вздрагивает, смотрит на меня так, словно на мгновение забыл, кто я такая: «О! Привет!»
Глава 46
В марте 2013 года разнеслась удивительная новость.
Некий заключенный шестидесяти шести лет, отбывавший два пожизненных тюремных срока в исправительном учреждении Клинтон в городе Даннемора (штат Нью-Йорк), на исповеди тюремному католическому священнику неожиданно признался, что он убил «порядка дюжины» женщин в северной части штата Нью-Йорк в период с 1984 по 1991 год, и одной из жертв, возможно, была Маргарита Фулмер.
Этим заключенным был пресловутый «Убийца с озера Волчья Голова» (его настоящее имя я называть не стану – слишком много чести), у которого, как говорят, обнаружились симптомы сифилитического слабоумия. Отчаянно желая получить отпущение грехов, он сознался в том, что похищал, насиловал и убивал женщин и девушек в районе Пальчиковых озер в штате Нью-Йорк, а также в Адирондакских и Катскильских горах. Его давно подозревали в нескольких преступлениях этой серии, но осудили только за два из них.