Читаем 5/4 накануне тишины полностью

Он хрипел там, внизу, под окном, дико мотая нечёсаной головой.

— В забое остались руки мои, мать-перемать. Ноги мои!!! С-с-суки, не нравлюсь вам?! Ни одной не нравлюсь теперь? Стервы…

И бился, и взмахивал обрубками рук,

будто не выросшими крыльями.

— Ты! Что бушуешь? У всех своя беда! — перекрикивал его сиплый мужик с пустой хозяйственной сумкой. — Тебе трудно? Да!.. А ты что, думаешь, счастливые тут все ходят? Легко всем, что ли? Русскому на земле когда легко было?!.

Терпи — коли — русский…

Парень стих на дне двора, словно враз утомился. Довольный, мужик зашагал своею дорогой, решительно мотая сумкой на ходу. Размеренное шлёпанье резиновой скакалки продолжилось в тот миг,

усиленное эхом,

и детский звонкий счёт стал гораздо слышнее,

— семь — восемь — сбилась — сбилась — вылетай — летай — ай — ай!..


350

— А мне лично всё по хрену, — живо обернулся к Цахилганову Самохвалов, закуривая свой «Трезор». — Я из игры добровольно не выйду. Жил и жить буду. Пока самому не надоест. А там видно станет. Веселей, бракованное отродье! Моральные уроды… Ну — ублюдки: а чем плохо-то?

…И кто нынче не калека?

— Да, я — мальчик, удачно выскочивший из мешка, — сказал Сашка невозмутимо. — И что такого?.. Я помню, как в темноте, скрюченный, сидел. С сестрой в обнимку. Качался на кочках, когда нас к Нуре везла она… Мама… Уборщица… По две вязаных шапки на нас перед тем надела! Чтоб не простудились мы — чтоб в проруби, подо льдом, у её детей головы не сильно зябли!

Женщины, они ведь, брат, очень добры и заботливы бывают. Особенно когда убивают.

Сашка машинально почесал затылок и передразнил мать:

— «Мы кататься уедем!.. По белому снегу. Мы уедем от людей, от всех людей…» Скажет — и задумается на полчаса, пока перловая каша на воде —

скользкая, серая —

до черноты не подгорит. Задумчивая сильно была! Мать… Потом снова — как обрадуется, как начнёт нас в дорогу собирать! Как руками всплеснёт…

— Там не будет людей, бедные мои! Никогда. Уже — никогда! Кататься… Там — счастье. Где нет людей — там счастье!.. Деточки! Мы больше их не увидим. Никого!..


351

— Гляди, Люцифер кого-то поймал! — прикрыв дверцу щитка, Сашка затопал ногами, закричал на чёрного толстого кота, сидящего в тёмном углу с мышью в зубах. — А ну, брысь отсюда!

Кот заурчал угрожающе, но не тронулся с места.

— Пошёл вон! — замахнулся Сашка.

Урча и озираясь, соседский кот направился вверх по лестнице, к чердаку, не выпуская мышь из зубов.

Прогнав Люцифера, Сашка продолжал:

— Скверные, грязные, вязаные шапчонки ватные, другими детьми давно изношенные, помню их! Все до одной — девчачьи были. С мерзкими замусоленными ватными помпонами… Да, головы наши детские она особо берегла! Укутывала. Блаженная. «Важней всего сохранить ум. Сберечь разум, бедные мои… Это самое, самое трудное теперь. Почти невозможное. Вот так, чтоб не дуло…» Я их на улице в карман прятал сразу, в любой мороз, шапчонки эти жалкие. От других детей стыдно было. А тут она крепко узлы под подбородком завязала. Перед дальней дорогой,

— в — благословенное — значит — безлюдье…

— А я боялся, — ёжился Сашка. — Всю дорогу до речки боялся страшно, как бы мешок с нами не упал… Но везла она нас ни шатко ни валко, потому как много плакала по дороге. Не голосила, нет. И не поскуливала. А всё будто подвывала тихонько. И к проруби, по льду, мешок волокла с трудом… Как там мужик ночью, на реке замёрзшей оказался? Не понимаю…

— Что за мужик? — спросил Цахилганов. 

— А кто его знает! Как с неба рухнул. Но не святой — это точно: ругался, помню, сильно. Матом. Не переставая. Мешок над прорубью перехватил… Отнял! Вызволил… А она — драться. Била его, почём зря. Криком кричала:

«Не мешайте! Оставьте их, жестокий человек! Нас больше — нет!.. От нас родились — не мы!!! В мешке — это уже не мы! Ах, злой, бессердечный вы человек, зачем?!.. Подите прочь!»

Мать…


352

— Блаженная, тщедушная, а мужика раза два с ног сбила! — заново удивлялся Сашка. — Падали мы с ним в снег со всего маха, пока он нас в гору тащил; скользко… Да, оставалось бы у неё ума чуть больше — утопила бы ведь! Уж сообразила бы, как под лёд запихать… Так-то мы с сестрой только заднёшки замочили. И перепугались —

два — человечьих — зверёныша — в — грязных — шапках —

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза