5/4 накануне тишины

до немоты. Даже не плакали! Представляешь?.. Дрожали, правда, с неделю — в тепле, в больнице. Зубами клацали! Безостановочная какая-то чечётка зубовная не прекращалась, хоть убей. Холод внутри не проходил…

Они оба вдруг вспомнили про Мишку — и одновременно оглянулись от окна.

Унылый Барыбин стоял в углу, не двигаясь,

будто огромный наказанный школьник,

и дышал с осторожностью.

От этого перед носом его тихо подрагивала паутина —

он глядел в неё, словно в незнакомую серую галактическую схему, тупо и упорно.

Чья-то пыльная среда обитания находилась под угрозой разрушенья, но Мишутка её щадил, должно быть,

— занимался — тем — что — щадил.

Друзья тревожить его не стали:

пускай в себя придёт…

353

— А чего ты раньше-то про салазки не рассказывал? — удивился Цахилганов. — А, отличник? Директорский сынок, Санёк Самохвалов? Ну, ты скрытный! Паршивец.

Сашка ловко сплюнул на ступени.

— Люди весёлое слушать любят. А чего в этом весёлого?.. Мне потом зато полная лафа была. После больницы, — он сплюнул ещё раз. — Я думал, во дворец попал. Тепло у директора, светло, сытно. Мачеха среди зимы в кимане ходит, переваливается, кряква. Щи с мясом варит. Хорошо!.. Правда, от грома ночного жуть брала. Летом, после той зимы, ужасные грозы шли. Проснёшься в темноте, а прижаться уже не к кому. Отец с мачехой в обнимку у себя в спальне лежат… Она не любила, когда я к ним лез… Прогоняла назад, чтоб меж ними я не втирался, ругалась…

А ночь — вечная,

а мир большой, чёрный,

и весь — грохочет, блистает.

Одиноко страх маленькому терпеть, в другой комнате. К матери тогда хочется до слёз. Но к какой-то совсем другой — в мыслях которая; к доброй, не чокнутой. Свою-то я боялся до смерти — схватит да утопит. Даже в психушку к ней ни за какие коврижки не шёл. Опасно!.. А потом, когда и на это насрать стало, повеселел! Главное — не задумываться. Как только задумался по-настоящему…

В общем, подохнем тогда мы в этом мире. От серьёзного отношения к нему. Все трое.

Но прежде — сойдём с ума.

И раньше всех — ты, Цахилганчик…

Вот, мать моя родная, уборщица, на фортепьянах играть обученная, задумывалась сильно! И что? Каков итог?

354

— Я всё прикидывал, — рассуждал Самохвалов, растаптывая окурок в труху. — Спрыгнула бы она в прорубь, следом за нами, сопливыми, прижитыми в нужде поневоле, или нет? И решил: ни за что. Побрезговала бы!.. Она бы — удавилась! Потом. Как благородная. От нас, беспородных, отдельно!.. Ты живой, Барыба?… Стоит, как соляной столп.

Противопоказано — это — вообще-то — оглядываться — назад.

— …А с какой же стати прежде всех я спячу? — запоздало спросил Цахилганов.

— Груз у тебя на горбу тяжёлый. Наследственность твоя — особая, — ответствовал Сашка невозмутимо. — Или особенная, не знаю, как правильно…

— особистская — то — есть…

— А если «сын за отца не отвечает»?

— Ещё как отвечает, — вдруг сказал Барыбин из своего угла. — Все за всех отвечают. Нет, до седьмого колена, гадство, мешки эти нам на себе тащить,

— их — в — прорубь — не — сбросишь — не — получится.

— Мишка оттаял! — оживился Сашка. — За-чре-во-ве-щал! Вылазь оттуда…

— А знаете что? Она ведь нормальная была, Санёк! — неловко выбирался из пыльного угла Барыбин. — Мать у тебя. Она всё исправить хотела. Одним разом, навсегда. Чтоб не мучился больше никто из вас… Из нас…

Он путался в словах.

— Эх, Караган! — проорал Сашка, прерывая Барыбина нарочно. — Весёлый городок!.. У нас не заскучаешь!..

Они больше не рассуждали. Только слушали, как тараторит девочка считалку в глубине двора,

и с долгими перерывами выкрикивает лежащий под небом увечный шахтёр

странную песню

дурным раздутым голосом:

— …Он посватался, да сспрятался, записку написа-а-ал! Да под печку убежа-а-ал!.. Он посватался, да сспрятался-а-а! Под печку убежа-а-ал!..

Ох, посватался. Да спрятался-а-а…

355

— Караган, Караган… — спохватился Сашка. — Туды его в качель… А куда же нам от девки-то деваться? От Марьянки. В военкомат да в подводники? На земле — отыщет, бочка с бровями, в суд потащит! Под статью подставит. Наземные виды войск отпадают… И под землёй найдёт. А если уйдём в океанские глубины!.. Тогда не настигнет, пожалуй.

Вот так и опускаются люди на самое дно.

…Однако обошлось без этого.

Беременная Марьяна, утопающая в оборках по уши, ещё раз тонко порыдала в двух деканатах; в Политехе и в Медицинском. И, по настойчивой, внятной подсказке двух добрых деканов, друзья решили устроить меж собою большой совет:

кому из них жениться.

Он и состоялся, совет, в ближайшее воскресенье. В квартире номер тринадцать. С утра.

Сашка, в белейшей рубахе, расстёгнутой до пупа, переступил порог Цахилганова с бутылкой водки, а Барыбин — со снопом трав,