5/4 накануне тишины

Он всё трясёт и трясёт свою суровую дочь с мотающимися косами, но даже одинокий носок не сваливается с её ноги.

Возвращённая наконец-то на пол, Степанида крепко встаёт. Она сердито срывает слабые коричневые банты с растрепавшихся кос и бросает их к ногам Цахилганова.

— А дети сказали: «Твой папа ёгерь!» — объявляет она с вызовом. — Они надо мной смеются. Всё время. И стукают! По спине.

— Они думают, папа — егерь? — пугается и бледнеет Любовь, прозревая скверный смысл искажённого слова. — Но… твой папа электронщик. По образованию.

— Не егерь! А ёгерь!!! — упорствует Степанидка и сильно топает ногой в носке. — Ты не знаешь. Они дразнятся! Дети. Они всегда меня дразнят и плюют в меня! Нарочно… А у меня всё равно слюней больше. И соплей.

467

— Андрей, выпей валерьянки. Стеша, где второй носок? Андрей, ляг, положи на сердце компресс… Стеша? Стеша! Отстань от папы. Он болен… Ищи носок!

Цахилганова, подтягивающего трусы всё резче, колотит озноб.

— Мерзавка… Да это наше дитя ругается как извозчик! Подслушивает, понимаешь, выслеживает! А потом ещё устраивает грязные скандалы.

— Иди, ляг, Андрей!

Полежишь тут, как же…

— Не буду тогда носок искать! — гневно кричит Степанидка. — Потому что!

— Почему, Стешенька? — гладит её по спине, успокаивая, Любовь.

— Потому что! Меня папа бил, — с важностью заявляет она. — Да!

— От горшка два вершка — врёт! — обрадовался Цахилганов. — Врёт — на глазах! Ты видишь, видишь?

А что дальше-то будет, а?!.

— Он тебя не бил, Стеша, а тряс. Найди свой носок.

— Не буду. Потому что!..Когда я вырасту, я его тоже натрясу! — твёрдо обещает Степанида и стискивает зубы. — С-с-ильно. Прес-с-ильно.

468

Он уже чуть было не лёг на свой диван. Но тут его выносит в коридор снова.

— Вот! Твоя прабабка была такая же! — разоблачительно мотает пальцем перед девочкой Цахилганов. — Ты — вылитая прабабка! Та тоже занималась рукоприкладством, путейщица железнодорожная! Любила на досуге дать волю рукам и резиновым авоськам, в воспитательных целях. Ты вся, вся в неё!.. Хлещет родного отца, не переставая. А за что?!. Вырастешь — пойдёшь сваи вколачивать, как она!!! Потому что ничего другого из тебя, с таким скверным характером, не получится!

Ты — в — жёлтой — куртке — с — кувалдой — по — вонючим — шпалам — будешь — ходить!..

— Всё равно натрясу! — упорствует Степанидка.

— Щас! Натрясёт она… Размечталась! Пигалица зловредная.

— Не пигалица! Ты — пигалиц зловредный! Сам!..

— Да отстаньте же вы друг от друга, — умоляет их Любовь, стискивая виски в бессилии. — Разойдитесь по разным комнатам. Пожалуйста. Ну, разве можно так всякий раз ругаться?

И они расходятся — дочь и отец — надувшись.

469

В одиночестве Цахилганов снова накладывает компресс — не столько на лоб, сколько на глаза — и напряжённо вытягивается под одеялом. Скрипнет ли дверь? Сейчас — или позже?..

Люба, кажется, уже на кухне. Но оттуда — ни шороха.

Спросит про жень-щину Зинку? Или появится на пороге комнаты с чемоданом в руках? И скажет: всё, больше не могу, сколько же можно терпеть такие униженья, я ведь тоже — человек –

ты — изорвал — всю — душу — мою — в — клочья…

Ни шелеста. Ни звука…

Через три четверти часа из кухни доносится запах горячего кофе марагоджип, и ванили, и горячего молока.

— Ну? Все успокоились?.. Пора ужинать.

Люба? Ты не любила знать то, что тебе неприятно?.. Нет на это ответа. И уже не будет. Никогда.

Часы с полнолунным медлительным невозмутимым маятником бьют в гостиной семь. Всё правильно

— семь — время — правильного — ужина — в — правильной — семье — такой — как — у — них —

у Цахилгановых…

470

Реаниматор Барыбин прошёл прямо к Любе. Прищурившись, он вгляделся во флакон на штативе — повернул регулятор, проверил пульс.

— Иди домой, отдохни, — сказал он, занимаясь своими делами. — Главврач всё же остаётся на ночь здесь. Кстати, ты космат. На себя не похож… Расчёску, что ли, потерял?

— Миша! — поёжился Цахилганов. — Что делать с Любовью? Я не смогу сказать «хватит лекарств». Потому что… Степанидка меня застрелит.

Барыбин явно не слушал его. Но Цахилганов жаловался, раскачиваясь:

— Она пообещала: если с Любой что случится… А ты знаешь её. Девчонка не промахнётся. Вот обнаружится если, что я, я так решил… Застрелит к едрене фене. И в тюрьму сядет с чувством выполненного дочернего долга. Я ведь не за себя боюсь, а за неё… Испортит свою же судьбу. И с кем я тогда останусь на свете?…Я только сейчас понял, Миша, какое же у неё было придавленное детство. Сколько, Миша, в душе её обид спрессовалось из-за меня, страшно подумать. Она ведь…

всегдашнее унижение матери переживала тяжелей, чем…

она ведь… вот-вот приедет.

Я чувствую.

471