5/4 накануне тишины

правда — крутился — среди — прочих — ещё — некто — кудлатый — в — бабьей — кофте — с — оранжевой — крашеной — башкой — воображающий — себя — мужчиной — спереди — и — женщиной — сзади — который — крутится — теперь — вокруг — новых — вождей — усечённой — страны — но — он — не — в — счёт — двухсторонний — значит —

трое?!.

50

И вот, пришло вдруг время, когда всех их, троих, судьба свела здесь, возле одной умирающей женщины, в одной обнищавшей до безобразия, провинциальной холодной больнице…

Зачем?

Реаниматора. Прозектора. И электронщика Цахилганова, появившегося в палате будто транзитом: из — в никуда, и осевшего тут совсем неожиданно,

— словно — он — выпал — в — осадок — в — самом — неподходящем — для — себя — месте — земли.

Неужто сюжет их судеб сузился так страшно и неожиданно — для чего-то? Для чего-то необычного и, может быть даже, ужасного?

…Если для возмездья — то для ужасного, конечно: есть предчувствие такое,

остро бодающее сердечную мышцу.

И для этого он, Цахилганов, заключён теперь — и добровольно, и поневоле — в убогий куб,

пропахший лекарствами?

Заключён самим собою — и не собой,

чтобы впитывать миазмы чужих смертей

до самой своей..? Нет.

Это — не предчувствие. Это всего лишь очередная неимоверная солнечная вспышка.

Нет! Так не бывает…

Должен же уцелеть кто-то ещё! Хотя бы один! Ведь каждый из этих умерших унёс с собой в могилу часть жизни Цахилганова, ослабив, истощив тем самым его. Но…

Но уцелевших

— кроме — того — женовидного — неосторожно — размывшего — границу — меж — полами —

больше не находилось…

The sun so hot i froze to death,

Susanna, don’t you cry…

Но… Солнце их бесшабашной социалистической юности жгло так горячо, что…

— что — они — замёрзли — до — смерти.

51

Цахилганов быстро провёл ладонью по лицу, убирая дурные мысли прочь. Прочь! Не лучше ли смотреть на всё только с той точки зрения,

которая тебе больше нравится?

А всё же славное было время! И почему бы не помянуть его добром? Да! Оно — было!

Непохожесть на смертных. Как легко достигалась она! Какую небрежную, скачущую походку обеспечивали молодым жилистым ногам

толстые подошвы на микропоре!..

— В своей непохожести на прочих вы были похожи друг на друга, как несусветно размножившиеся копии одного нелепого оригинала, — тут же вставил Внешний Цахилганов. — В своих красных носках, пламенеющих под короткими, узкими штанинами, вы были похожи на скачущих по стране стрекулистов. 

— То есть? — ввязался в разговор с собою Цахилганов.

— …На мелких мошенников, воображающих себя крупными.

— А, — равнодушно пожал он плечами. — Ну, мы же не устремлялись вперёд, в клан правящих, через Высшую комсомольскую школу и всяческое подобострастье перед дряхлеющей и уже насквозь продажной номенклатурой… Мы не рвались в красные баре,

потому и не рядились в надменные белые рубашки,

в эти строгие чёрные костюмы,

столь торжественные, что в них — хоть в гроб клади.

Случайно оговорившись, Цахилганов суеверно покосился на узкую больничную кушетку.

Ох, уж это memento — ох, уж эта mori!!!

Но когда ты помнишь о смерти, ты не живёшь. А когда живёшь, то совсем не помнишь о какой-то там безносой особе. Точно, точно: чем безоглядней живёшь, тем дальше от тебя эта ходячая костяная рухлядь с нержавейкой наперевес –

косильщица — ещё — более — неутомимая — чем — граф — Толстой.

52

— …Со своими огненными щиколотками вы бегали по стране Советов на платформенных копытах, будто новоявленные бесы, только что выскочившие из преисподней, — невозмутимо продолжил Цахилганов Внешний, бесцеремонно загоняя разговор в прежнее русло. — Да, выпущенные из преисподней нечаянно своими отцами — уже зажиревшими, пресыщенными коммунистами, ненавидимыми

— видимыми — хорошо — видимыми —

народом…

— Стоп! Константин Константиныч Цахилганов был как раз не таков! Совсем даже не таков! Не нам его расшифровывать, — погрозил зеркалу Цахилганов. — Потому как не обладает никто полнотой сведений об отце моём. Этот человек слишком о многом вынужден был молчать.

— Сложен был… Константин Константиныч.

— Хорошо сложен, — охотно кивнул Цахилганов. — Весьма.

Что правда, то правда.