544 килокалории. Сборник рассказов

Дико болела голова, во рту было сухо. Остап мысленно обругал себя последними словами. Он позволил школоте разрядить в него собственный парализатор и теперь сидел связанный у стены в подвальном помещении.

– Вижу, ты пришел в себя! С возвращением, Остап!

Остап повернул голову на источник звука и увидел подростка. Климов-младший расположился за столом в паре метров от пленника. На столе покоилась голова Ассина. Часть его лица была удалена, и Остап увидел, что под искусственной кожей, так похожей на человеческую, скрывался металл, тускло блестевший под светом мощной лампы, бившем с потолка. Климов-младший с усмешкой глядел на Остапа.

– Ничего, что я ковыряюсь в голове твоего напарника?

– Не называй его моим напарником. Мне впарили этот автомат не по моей воле!

– Ты – роботофоб?

– Я? Нет! Но причин любить автоматы у меня нет. А ты… Ты, наверное, Михайлов?

– Браво! Наконец-то догадался! Но, с другой стороны, зря. И сунулся ты сюда тоже зря. Мне придется тебя убить.

– Я изучал твое досье, – сказал Остап. – Ты не убийца.

– Правильнее – не был убийцей. Сейчас на моем счету трое: Торговчик, мой коллега, который оказался подлым предателем, и женщина, родившая тело, в котором я сейчас пребываю. Ассина, извини, я за человека не считаю. Но ради справедливости могу сказать, что его гибель, если, конечно, это слово применимо для данного случая, принесла больше пользы. В его голове есть нужные мне материалы.

– Ты так говоришь об убийствах, будто гордишься…

– Меня загнали в угол, и что-то изменилось. Это может быть паранойей? Впрочем, порой, мне кажется, что причина перемен – в переносе сознания. Возможно, я чего-то не учел, и на электронный носитель не записалось то, что делает людей милосерднее или добрее, даже если это претит инстинкту самосохранения. Не знаю…

Остап поймал взгляд Михайлова – тяжелый, жесткий и в то же время отстраненный, будто собеседник сейчас смотрел вглубь себя, силясь разглядеть что-то важное.

– Человек – не только сознание, – сказал Остап. – Человек обладает душой, и ее не опишешь математическими символами.

– Возможно. Но вполне вероятно, что и она поддается описанию. Просто я пока не знаю, что конкретно нужно описывать. Где, по-твоему, Остап, прячется душа? В голове? В сердце? Во взгляде? В дыхании? Человечество тысячелетиями ищет место, где заперта душа, а найти не получается. Так может, и нет ее – души? Может, душа – это выдумка?

Михайлов засмеялся – громко, во весь голос, и было в этом смехе что-то искусственное, с привкусом металла, который подспудно чувствуешь при прослушке записей камерного оркестра, переведенных в цифровой формат. Остапу стало противно.

– У тебя, Михайлов, души, наверное, действительно нет.

– У меня есть сознание. Я мыслю – значит, существую.

– Что-то подобное говорил Ассин!

– Не сравнивай меня с автоматом! – Михайлов вскочил из-за стола, подбежал к Остапу и ударил его по лицу. – Я – человек! Я – настоящий человек!

– Ты существуешь, но не живешь, – сказал Остап и, получив еще один удар, ощутил во рту привкус крови. Он улыбнулся. – Кукла с механическим заводом.

– Заткнись! – Михайлов ударил его по голове, и Остап снова провалился в темноту.

***

Остап увидел пятно света. Оно расширялось, из темноты выступали очертания стула, стола с раскуроченной головой робота. Михайлова в подвале не было. Остап извернулся, неудачно пытаясь встать, набил шишку, больно ударившись затылком о стену, предпринял еще одну попытку – на сей раз успешно – и попрыгал к столу, где Михайлов оставил инструменты и кухонный нож, которым срезал куски искусственной кожи с металлического черепа Ассина.

Он едва успел освободить руки, как хлопнула дверь в подвал.

– Вот так дела, – Михайлов стоял на лестнице, наставив на него пистолет. – Оставил ненадолго, а он уже практически сбежал. Ай-яй-яй! Но ты упростил мне задачу – теперь не придется тащить тебя наверх на себе. Сейчас ты освободишь ноги, медленно поднимешься по лестнице и сядешь в машину, которую я подогнал ко входу. Хочешь пожить еще немного – не дергайся. Я нервный – пальну!

Остап кивнул, медленно перерезал веревку на ногах и, подняв руки, ступил на ступени. Михайлов попятился, толкнул спиной дверь и… его вдруг резко бросило вперед. Он выронил пистолет и покатился по лестнице, оставляя на ступенях кровавый след. В груди Михайлова зияла дыра – пуля прошила тело подростка навылет.

Остап присел рядом с ним. Михайлов схватил его за штанину.

– Это корпорация, – захрипел он. – Ассин, паскуда, наверняка передал им координаты этого дома, и, как только его сигнал пропал, они выслали сюда спецназ. Как не вовремя! Я почти успел… Прячься…

Михайлов умер с улыбкой, что-то сжимая в левой руке. Остап разжал его пальцы. В ладони подростка лежал чип, покрытый странной, непривычно мягкой на ощупь оболочкой. Остап положил его к себе в карман, подобрал пистолет и закричал: – В подвале офицер полиции! За домом ведется наблюдение! Подозреваемый убит. Прекратить стрельбу!

Ответом служило молчание, но Остап рискнул выбраться из подвала лишь когда услышал сирены полицейских машин.

***