619250

босые ступни. Малиновая футболка издали выделялась на фоне бурого

песка.

Весь день с утра моросил дождь, лишь ненадолго переставая. Небо

чуточку прояснялось, сквозь тучи проглядывали узкие косые солнечные

76

лучи. Но вскоре небо снова затягивалось серой паутиной, ветер налетал

сильными порывами, трепал на обрывах кусты. И снова шел дождь.

На пляже в такую погоду, разумеется, делать совершенно нечего.

Единственными живыми существами, кто мог видеть сидящую на песке

девушку, были только чайки. Вжавшись в песок, птицы сидели поодаль,

изредка некоторые из них срывались с мест и летели к воде искать рыбу.

Серая, свинцовая океанская даль сливалась с убийственно унылым

небом. Вдали едва был виден белый катер с заядлыми рыбаками или

пьяными гуляками. «Дин-н... Дин-н...» – доносилось к берегу с океана, где

на волнах в сизом тумане раскачивался ржавый маяк. «Дин-н... Дин-н...»

«Нет, я не хочу слышать этот проклятый звук. Он переворачивает все

мои больные кишки. Он напоминает мне начало оперы, балета, фильма

«Кармен», которую я теперь ненавижу всей душой. Потому что я сама

Кармен... Цыганка! В нашем городке когда-то жили родственники моего

отца, но я их не застала. Они были цыганами. Еще в конце семидесятых они

свалили в Румынию, оставив свой большой дом и все хозяйство. И я тоже,

как они, уехала: сперва в угарную Одессу – учиться, а оттуда в Нью-Йорк,

по рабочей визе. Бросила ненавистный Институт легкой промышленности

(в театральный поступать побоялась), бросила нелюбимого мужа, оставила

ребенка... И сразу пошла работать в стриптиз-клуб на Бродвее. Потому что я

– Кармен, я свободна, как птица. Я свободнее этих чаек. И я должна жить».

Снова заморосил дождь. Ее загорелые руки стали покрываться

мелкими каплями. Она зябко передернула плечами. Сыро, прохладно,

ветрено. «Завтра я проснусь больной, с насморком, температурой. Потом

начнется ломота в суставах...» Она подняла бутылку и сделала несколько

больших глотков.

Поднявшись с подстилки, направилась к смотровой вышке

спасателей. Ловко, в два приема, взобралась по деревянным перекладинкам

77

на небольшую площадку. Стала размахивать руками кому-то там, на корабле

вдали.

– Эй! Эй! Сюда! Я зде-эсь... – шептала, вытирая слезы.

Ей вдруг пришло на ум, что хорошо бы взять напрокат джетски,

напиться вдрабадан и в шторм на полном ходу, с бешеным ревом мотора

врезаться в риф. Чтобы все разлетелось в щепки, в брызги, вдребезги!..

«Да, джетски, спасательный жилет и литр коньяка». Она словно

увидела на экране этот кадр – сцену самоубийства, и испугалась... «Это моя

фантазия или мы действительно снимали с Осипом этот видеоролик?»

Попыталась припомнить и ответить на этот вопрос, показавшийся ей

почему-то очень важным.

– Совсем с ума сошла... – села на мокрую скамеечку спасателей,

уперев локти в колени и подперев руками подбородок.

«Я никого не заразила. Никого. Эта болезнь умрет со мной. Во всяком

случае, после того как я узнала, что больна, я не спала ни с одним

мужчиной открыто, сколько бы мне ни предлагали... Может, сказать Осипу

о моем СПИДе? Пусть узнает напоследок. Чтобы перестал мучиться и легче

смог меня забыть. Он итак из-за своей любви уже почти свихнулся. Вошел в

роль солдата Хосе...»

Она вдруг увидела себя в воде, у самого берега: в длинном красном

платье, с пучком жасмина в волосах и ножом в спине. Нет, лучше в груди.

Волны колышут ее бездыханное тело, змеятся волосы, цвет красного платья

смешивается с цветом крови из раны... Осип... где Осип? Ах, вот он,

молится на коленях у камней, кается, что совершил это убийство. Холодно,

сыро, жуткая ночь. А там, с обрыва, уже прыгают полицейские с

пистолетами его арестовывать, мигалки полицейских машин ярким светом

заливают пустой пляж...

78

Стелла усмехнулась. Порыв ветра налетел, но ее мокрые волосы

отяжелели и не поддались. Все сильнее ее пробирала дрожь. Поежившись,

подошла к краю вышки.

«Мама мне всегда говорила: «Ты – как кошка. Та тварь тоже, как ее ни

швырни, все равно упадет на лапы, цела и невредима». Да, я кошка, хоть и

потрепанная, и больная...»

– О-оп-ля! – оттолкнувшись от края, Стелла прыгнула вниз.

Умышленно не удержав равновесие, упала на песок.

Лежала на мокром холодном песке, на боку, вытянув руки перед

собой. Чесались руки, шея, песок попал даже ей в рот и поскрипывал на

зубах. Стелла смотрела в непроглядную даль, которая мутилась из-за слез и

песка, попавшего в глаза.

Она слушала океанский рев, шлепки разбивающихся о берег волн,

крики потревоженных чаек, «дин-н... дин-н...» ржавого маяка в тумане. И

ничего больше, ничего в той безвестной свинцовой дали – ни лодочки, ни

паруса...

К подстилке подступили нахальные чайки. Птицы ходили кругами, не