621516

В живых из всей славной семьи Кранчбергов осталось только четыре представителя. Джонатан не был самым старшим, но так вышло, что к своим сорока уже стал самым известным. Остальных это раздражало, в большей или меньшей степени. Двоюродная сестра отправилась отдыхать во Флориду пять лет назад, да так и осталась там среди песков, уюта и роскоши, просаживать мужнины деньги. Оставшись вдовой, она стала подозрительной, мелочной и брюзгливой. Джонатан думал, что у них с Мэри только одна общая черта – им не посчастливилось рано стать вдовцами.

Просить помощи у двоюродного деда мистеру Кранчбергу было бы даже более стыдно, чем помочиться под себя при людях, а четвертым отпрыском славной фамилии оставался его собственный сын.

– Джеймс, – сказал вслух мистер Кранчберг, чем немало напугал Мэгги.

– Что вы сказали?

– Моего сына зовут Джеймс, – повторил Джонатан. – Джеймс Кранчберг. Когда Марта умерла, мы оба сильно переживали. Долго не могли прийти в себя.

– Сколько ему сейчас лет? – зачем-то спросила Мэгги. Джонатану вопрос показался глупым.

– Двадцать два.

– У него уже есть подружка?

Мистер Кранчберг недоуменно уставился на Мэгги. Всё её сходство с Мартой мгновенно испарилось из памяти. Теперь перед Джонатаном сидела недалекая женщина, мечтающая устроить собственную личную жизнь и личную жизнь своих пациентов. Возможно, поэтому вот уже несколько дней она не отходит от сварливого больного.

– Нет, у него нет девушки, – ответил Кранчберг, мысленно надеясь, что это прервет череду вопросов.

– А парень? Может быть, он… ну, вы понимаете…

Сердце в груди мистера Кранчберга продолжало спокойно биться. Он испытывал раздражение от чужой назойливости, от желания случайного человека раскопать что-нибудь пикантное об именитом ученом. Но, вопреки ожиданиям разума, обвинение, как таковое, Джонатана не задело. Стало немного обидно за сына, про которого кто-то говорит «ну, вы понимаете…».

– Когда он придет, можете задать ему этот вопрос лично, – ответил мистер Кранчберг и отвернулся к окну.

Он понял, что внимание и забота, которые раньше казались ему человеческим участием, отныне будут восприниматься как попытка соблазнения. По коже пробежала волна мурашек. Его передернуло.

***

После того, как он понял, что мысли о сыне больше не приводят к учащению пульса и нехватке воздуха, лежать в палате стало проще. Иногда, в особенно хорошие дни, Кранчберг мог подолгу размышлять о том, что произошло в роковой вечер.

Джеймс пришел домой поздно, от него пахло алкоголем, и Джонатан решил, что пора бы им поговорить по-мужски.

– Прости, отец, я не могу больше врать тебе, – сказал размягченный выпивкой отпрыск. – Я хотел рассказать раньше, еще когда мама… Но я боялся. Послушай, я хочу сказать…

– Ты встречаешься с кем-то? – догадался мистер Кранчберг. В ту минуту он еще не понимал всю иронию своей догадки. Понять, что происходит, но не понять, с кем.

– Нет, отец, не то, что ты подумал, – поспешно ответил Джеймс. Вид у него был виноватым, фигурка осунулась. Джеймс был очень похож на брошенного щенка или котенка. На какого-то беспризорного зверька, оставленного без внимания.

Джонатан почувствовал первый укол в области сердца.

– Па, я хотел сказать тебе… слушай, только не вини себя, хорошо? Я знаю, что родители иногда начинают…

– Ты принимаешь наркотики? – испугался мистер Кранчберг. Сердце ощутимо ныло, он присел в кресло и попытался успокоить себя ровным, выверенным дыханием, как учили в клинике.

– Нет, па, я не делаю ничего плохого или противозаконного. Нет, я не об этом. Понимаешь, – Джеймс отвернулся и посмотрел на кончики своих начищенных ботинок.

Понимаешь, папа.

Я – гей.

Сердце Джонатана замирает, и мозг, лишенный кислорода, отключает сознание.

Прости, отец, я не могу больше врать тебе.

***

На третьей неделе мистер Кранчберг начал волноваться о других. Впервые с того момента, как проснулся в больнице.

Он начал с того, что предложил Мэгги взять выходной, а закончил просьбой позвонить сыну.

Набирать знакомый номер было страшновато – Джонатан всё ещё волновался, что в последний момент сердце подведет его. Утешало, пусть и не сильно, что вокруг него бегали сёстры и доктор Стерлинг. Остались под разными предлогами, но Джонатан понимал – сторожат.

Гудки в трубке нервировали. Джеймс редко заставлял отца ждать. Даже поздно вечером, когда предупреждал, что уходит отмечать что-нибудь с друзьями, он все равно поднимал трубку после третьего гудка. Сказывалось воспитание и память о том, как Марта в свой последний день не смогла до них дозвониться. Они были заняты, и её не стало.

– Оставьте сообщение после…

Мистер Кранчберг посмотрел на экран телефона, повертел в руках и набрал номер ещё раз.

– Это очень странно, – сказал он вслух. И подумал, что затянувшееся молчание сына могло быть вовсе не демонстрацией характера, а следствием какого-нибудь глупого, мальчишеского поступка, которого мистер Кранчберг давно уже не ожидал. Побег, алкогольное отравление – что-нибудь в духе фильмов про неблагополучную молодежь.