69 этюдов о русских писателях

По разным другим воспоминаниям, можно составить портрет Введенского: он любил женщин, был игроком, часто проигрывал в карты все только что полученные деньги, обожал ходить в рестораны, танцевать, он был беззаботным, богемным человеком, но в душе его шла постоянная напряженная творческая работа. Поступки совершал неожиданные, неординарные. После развода в 1936 году с Анной Ивантер неожиданно в Харькове увлекся Галиной Викторовой, секретарем местного отделения Союза писателей, и женился на ней. Примечательно, что все женщины Введенского были безумно худые (Анна Ивантер весила всего 53 кг), а у друга Введенского, Хармса, все полные, в теле.

Общей бедой друзей было то, что они жили в сталинское время, когда таланты, фантазеры и чудаки были не только не нужны, но и опасны. Кстати, Хармс сравнивал Введенского с Гоголем, Толстым и Хлебниковым. Тут, конечно, можно спорить. Но бесспорно то, что последняя пьеса Введенского «Ёлка у Ивановых» пронизана перефразами из Достоевского, в ней много, как это ни странно, параллелей с «Записками из Мертвого дома», с той лишь разницей что у Достоевского Бог на стороне каторжников, а у Введенского Бог покинул всех людей, и они почти все гибнут в пьесе с невинным заголовком «Ёлка у Ивановых». Дата написания – 1938 год. Предчувствие катастрофы.

Итак, подведем краткие итоги. Футуристы Маяковский и Хлебников верили в хрустальные замки светлого будущего, в справедливость и равенство коммунизма. А Введенский и Хармс не верили. Они верили в абсурд. Тогда это казалось действительно абсурдным – верить в абсурд. Но сегодня абсурдным кажется многое. Логика подчас перестала ночевать на российских просторах. Так и тянет процитировать строки Александра Введенского:

Но однако шли года,
шел туман и ерунда...

Творчество Александра Введенского – это не ерунда. Это серьезно.

ДАНИИЛ ХАРМС

Даниил Хармс

Соратник по группе ОБЭРИУ и друг Александра Введенского – Даниил Хармс тоже был человеком необыкновенным и весьма оригинальным. Он строил свою жизнь как произведение искусства. «Хармс – сам по себе искусство», – говорил Введенский. Хармс – это литературная клоунада.

Н. Степанов вспоминал об одном вечере «обэриутов» в 1927 году: наибольшее внимание привлекал Хармс, он был в длинном клетчатом сюртуке, походя в нем на Жака Паганеля из «Детей капитана Гранта». Подчеркнуто серьезный и спокойный, Хармс держался с ошеломляющей чопорной вежливостью. На голове его была круглая шапочка, на щеке нарисована зеленая собачка. Время от времени он брал со стола книгу и клал ее себе на голову или с необычайно серьезным видом прикладывал к носу палец...

Сегодня мы бы сказали, что он был прикольщиком, любил прикалываться. Костлявый, очень высокий и очень грустный, Даниил Хармс сохранил в себе детские черты – он любил удивлять. Он мог очень серьезно спросить у газетного киоска: «Скажите, пожалуйста, здесь живет Петр Алексеевич Силантьев?» в своем вдохновенном «Вруне» он писал:

А вы знаете, что под?
А вы знаете, что мо?
А вы знаете, что рем?
Часовой стоит с ружьем?
– Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь, врешь, врешь, врешь!
Ну, с дубиной, ну, с метелкой,
Ну, еще туда-сюда,
А с заряженным ружьем —
Это просто ерунда.

Одни его псевдонимы что стоят: Чармс, Шардам, Ваня Мохов, Крал Иванович, писатель Колпаков, Чинарь Взиральник, Шустерлинг и другие. А на самом деле он – Даниил Иванович Ювачев. У него были примечательные родители: отец народоволец и политкаторжанин, а затем, правда, член-корр АН – Ювачев, а мать дворянка Колюбякина. Бунтарская и дворянская кровь. А сын пошел по совсем другой стезе – юмора и сатиры, А если держаться твердых литературоведческих терминов, то Хармс – это классик абсурдистского гротеска. В 1927 году он вошел в группу ОБЭРИУ и в сильнейшей компании замечательных талантливых поэтов (Введенский, Друскин, Олейников, Вагинов, Заболоцкий) отнюдь не потерялся. Более того, выделялся неистощимой выдумкой, полетом фантазии и пристрастием к эпатажу. Ну, скажите, кто, кроме Хармса, мог написать такую автобиографию о своем рождении?

«Первый раз папа подъехал к моей маме 1-го апреля 1903 года. Мама давно ждала этого момента и страшно обрадовалась. Но папа, как видно, был в очень шутливом настроении и не удержался и сказал маме: «С первым апреля!» Мама страшно обиделась и в этот день не подпустила папу к себе. Пришлось ждать до следующего года. В 1904 году, 1-го апреля, папа начал опять подъезжать к маме с тем же предложением. Но мама, помня прошлогодний случай, сказала, что теперь она уже больше не желает оставаться в глупом положении, и опять же не подпустила к себе папу. Сколько папа ни бушевал, ничего не помогло.

И только год спустя удалось моему папе уломать мою маму и зачать меня...»