69 этюдов о русских писателях

Рассказывают, что во время первого ареста Даниила Хармса следователь спрашивал, почему он так часто бывает на Петроградской стороне у каких-то своих знакомых, зачем они там собираются? Хармс ответил, что они хотят под Невой сделать подкоп под Смольный. Следователь, конечно, страшно взволновался и спросил: «А зачем под Смольный вам надо делать подкоп? Зачем вам Смольный?» Хармс ответил: «А мы хотели узнать, остались ли там еще институтки?»

В этом ответе – весь Хармс. Несколько слов об «институтках». У Хармса были, конечно, женщины. Его первой женой была Эстер Рускова («Как скучно без Эстерочки...»), про нее Хармс говорил: «Она не глупа, но ум у нее так далек от моего понимания, как и мой от нее». Сложные отношения сложились у Хармса с художницей Алисой Порет. («Если бы Алиса Ивановна любила меня и Бог хотел бы этого, я был бы так рад», – писал он.) Второй женой Хармса стала Марина Марич, аристократка, ее Хармс почему-то звал «моя Фефюлька». Марич, впоследствии Дурново, написала книгу воспоминаний о Хармсе.

«Это ушло в это» – еще один перл Хармса.

Фадеев, Калдеев и Перемалдеев
Однажды гуляли в дремучем лесу.
Фадеев в цилиндре, Калдеев в перчатках,
а Перемалдеев с ключом на носу...

В 2005 году в Петербурге шумно отметили 100-летие Даниила Хармса, юбилей проходил под девизом: «Мы себя под Хармса чистим» (Маяковский, как мы все помним, чистил себя под Ленина). В ходу были лозунги: «Заветам Хармса верны!», «Хармс есть Это!», «Хармс есть То!»

Абсурд сорвался с привязи и вольно гуляет по просторам XXI века.

ОДИНОКИЙ ГОЛОС

Леонид Мартынов

Вспоминать в нынешнее время поэтов – дело неблагодарное. Сегодня только и слышно об инфляции, о том, как растут цены на недвижимость, как бороться с преступностью и коррупцией, что делать с бедностью, рейтингами телепрограмм и какие там новости из светской жизни, кто с кем и за сколько. А поэзия? Кому она нужна – эхо далекого прошлого.

У замечательного поэта Леонида Мартынова есть строки под названием «Дельцы»:

Знаешь,
Мной желанье овладело
Взять и оторвать дельцов от дела,
Потому что по своим делам
Ходят прямо по чужим телам...
Это уж доходит до предела!

Леонид Мартынов не ходил по «чужим телам», но по его телу прохаживались власти и критики, а он был чуточку не от мира сего. Чудак-романтик, ученый-историк, колдун-фантазер, пустынник XX века и, конечно, удивительный, дивный поэт, который создал свою интонацию. А своя интонация – это уже чудо из чудес.

А ты?
Входя в дома любые —
И в серые, и в голубые,
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, светом залитые,
Прислушиваясь к звону клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи:
Какой ты след оставишь?
След,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед
Или
Незримый прочный след
В чужой душе на много лет?

Леонид Николаевич Мартынов оставил в русской поэзии свой неповторимый след. Он появился на свет 22 мая 1905 года, умер 21 июня 1980-го.

По рождению Мартынов – сибиряк, из Омска, дед поэта Мартын Лощилин был офеней, владимирским коробейником-книгоношей. Вот откуда книжные корни и гены! «О, книги!»/ Есть книги, как глыбы бумаги,/ Есть книги, как пестрые листья растений,/ Есть книги, которые блещут, как шпаги,/ Когда обнажает их творческий гений...»

Гимназию Мартынов не успел закончить – революция! Это было бурное время, запечатленное в стихах:

Отгородимся от прошлого,
Стертого в порошок,
Прошлого, былью поросшего,
Скошенного под корешок.
Разве что только под лупами
Станет оно видней...
Пахнут землей и тулупами
Девушки наших дней.

Первые стихи Мартынова появились в 1921 году в газете «Рабочий путь» и журнале «Сибирские огни». Поэзия в душе боролась с живописью, и молодой сибиряк отправился в Москву поступать во ВХУТЕМАС. Затем вернулся в Омск, занялся самообразованием и стал активно печататься в прессе, проявил себя как способный газетчик-репортер, изъездивший всю Сибирь. Но очерки все же не смогли перекрыть родник поэзии.

Ведь наших дней трескуч кинематограф,
И Гепеу – наш вдумчивый биограф,
И тот не в силах уследить за всем...