6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

Перед мысленным взором Нила, как живой, встал образ Креста. Таким, каким он увидел его впервые в тюремной камере Сент-Джеймса. Невозмутимым, усталым, уверенным в себе, снисходительно-высокомерным, загадочным и непостижимым заключенным, окруженным невидимой аурой несгибаемой воли, превосходства, силы и властности, с насмешливым взглядом черных глаз, ироничной усмешкой, притаившейся в уголках надменных губ, и густой волной черных волос, падающих на плечи. Да, даже там, в облезлых серых стенах тюремной камеры, в каждом его движении, слове, жесте сквозил неуловимый налет истинно французского аристократизма. Того самого, исполненного холодного величия и подавляюще-невозмутимого достоинства, аристократизма, который присущ лишь самым древним и знатным родам, связанных кровными узами с первыми королями. Аристократизма, который шлифовался на протяжении веков и передавался из поколения в поколение вместе с титулом, гербом, богатством, могуществом и честью рода де Ла Вреньи, раз за разом все с большей отчетливостью и великолепием воплощаясь в каждом его представителе, словно хорошее вино, вкус которого с каждым пройденным годом становится все тоньше и изысканнее. Это были не просто манеры. Это невидимое глазу и неуловимое ощущение проявлялось во всем этом и многом другом. И этому невозможно было научиться, а лишь унаследовать с кровью отца, впитать с молоком матери. Только тогда это становится чем-то, что никогда не замечаешь сам в себе и о чем не задумываешься, но что незримо и неизменно сопровождает тебя на протяжении всей жизни, где бы ты ни был и кем бы ты ни стал. Становится твоей сутью, вторым «я», частью твоей души, от которой не отречешься и которую не изменишь, сколько бы ты ни менял свое имя. Именно такой аристократизм был присущ Кресту. Как и этому величественному древнему замку, который вместе с пылью веков, казалось, впитал в себя гордость, честь и силу живших в нем людей. Это был символ рода. Воплощение его наследия, его души. Всего лучшего и дорогого, что воспитывалось и хранилось веками, и за что сражались и умирали славные представители этой семьи. Этому каменному оплоту было не страшно беспрерывное течение времени, ускользающего, словно песок сквозь пальцы. Многие поколения этого рода уже ушли в мир иной, их души обрели покой, а тела обратились в прах, но память о них и их делах продолжала жить в этих стенах. А теперь к ним прибавилась и память о Кресте. Вернее, о Кристиане-Пьере, наследнике рода де Ла Вреньи, который когда-то жил здесь. Замок словно застыл в ожидании. Он ждал хозяина. Но он ждал Кристиана-Пьера. Человека, которого уже давно не было на свете, ведь эти полные холодного высокомерия и немого величия стены не знали Креста. И, быть может, не приняли бы его. Но Нилу почему-то показалось, что частичка души Креста все же осталась здесь. Может быть, та самая, которая принадлежала Кристиану-Пьеру и которая жила в нем до самого последнего дня, даже когда стал Крестом.

«Воистину, каков хозяин, таков и дом. Или наоборот? Не имеет значения. Но как странно похожи друг на друга. Крест производил такое же впечатление – изящество и простота, чистые сдержанные линии и… скрытая за ними сила. Наверное, вот так бы выглядел Крест, если бы вдруг превратился в здание, – эта забавная мысль рассмешила Нила, и на его губах заигарала легкая полуулыбка. – Впрочем, с такой же легкостью можно предположить, что так выглядел бы любой граф де Ла Вреньи, когда-либо живший на этой земле, если бы его вдруг превратили в здание. Этот замок олицетворяет их всех. От первого до последнего. Это, как… Невидимое присутствие, что ли? Нет, скорее, тавро. Дом метит своих обитателей, как и они оставляют на нем свой след. «Кто-то – заметный, а кто-то – нет, но все оставляют свой след…» Впрочем, это уже философия, а я никогда не был в ней силен. А вот Крест был. Интересно, что бы он сказал на это? Скорее всего, просто расхохотался бы. А Штопор попросту не понял бы, о чем речь. Так вот каковы твои корни, заключенный чикагской тюрьмы Сент-Джеймс по прозвищу Крест? Нет, граф Кристиан-Пьер де Ла Вреньи. Интересно, кем же ты был больше: заключенным, осужденным за убийство, или французским аристократом, наследником знатного рода? Или, быть может, обоими? Кем ты был на самом деле? – перед глазами Нила, устремленными на родовой замок де Ла Вреньи, снова мелькнул знакомый образ. – Да, он был аристократом. Даже в тюрьме. И не удивительно, если он вырос здесь. Такое наследие отмечает тебя своей печатью навсегда».

- С вами все в порядке, месье? – хриплый голос возницы ворвался в его мысли, вернув на землю.

Обернувшись, он с минуту удивленно смотрел на него, пока не сообразил, что так засмотрелся на замок, что совершенно забыл о нем, как и о том, что до сих пор сидит в повозке, ошеломленно глазея на высокий темный силуэт замка.

- Да. Просто задумался, – коротко ответил Нил. Тряхнув головой, он оперся рукой о край невысокого бортика и ловко спрыгнул на землю. – Спасибо, месье.