Пустой треп меня утомляет очень быстро: через три секунды я уже не могу слышать про оценки и учителей, еще через три – про спорт и очки, еще через три – про поп-музыку и разводы знаменитостей. Какое все это имеет значение? Почему все вокруг настолько плоские? Я уже начинаю думать, что так называемой разумной жизни следует дать другое название.
– Ши-и-изик, – гудит в мой адрес чей-то голос.
Я поднимаю глаза, прищурившись, смотрю на идущую мимо компанию. Пловцы, все как на подбор рослые и мускулистые, самодовольно гогочут в унисон, как единый организм.
– Очень оригинально, – саркастично кричу я им в спины.
Сам не знаю, зачем с ними связываюсь. Я же не такой дурак, как они. Я лучше них. Я, безусловно, выше того, чтобы реагировать на их ребяческие выходки.
Парень в самой гуще толпы, курчавый, с длинным носом, виновато глянул на меня через плечо. Я отвечаю ему сердитым взглядом. Если б ему было стыдно, он одернул бы своих товарищей-недоносков. Должно быть, здорово, когда тебя окружает армия друзей, которые, не задавая вопросов, подыгрывают всем твоим выходкам.
Длинноносый пловец еще с минуту смотрит на меня, потом отворачивается. Им он не сказал ни слова.
Так я и думал.
Я снова утыкаюсь в ноги, но не помню, на какой по счету трещине остановился. Вздохнув, поднимаю голову. Мое внимание привлекает девушка возле одной из машин: невысокая, стройная, с розовыми волосами. Изби Цин. Она стоит, смеясь и играя с волосами, рядом с веснушчатым парнем. Видно, что она млеет в лучах его внимания.
Я пытаюсь представить, что бы почувствовал, если бы на меня кто-нибудь так смотрел – или я сам смотрел так же на кого-то.
Правда, очень скоро я возвращаюсь к идиотской реальности и превращаюсь в бесстрастного стороннего наблюдателя. Меня поражает то, как много сил мои сверстники тратят на любовь. Мне казалось, всем известно, что школьные романтические увлечения мимолетны и бессмысленны, но, очевидно, кто-то думает иначе. На самом деле каждый человек почти всю жизнь стремится привязать себя к кому-то. Люди впустую тратят время на нечто такое, что не сулит никаких выгод в перспективе. Бог знает зачем.
– Эй, подождите! – Какой-то парень, догоняющий пловцов, с разбегу задевает меня. Меня закрутило, зашатало. Бутылка воды с периодической таблицей Менделеева вылетает из моего рюкзака и катится под одну из машин, поворачиваясь так, что ксенон оказывается выше гелия. Я выпрямляюсь, ожидая извинений, но парень даже не обернулся.
– Поймала, – доносится голос из автомобиля.
Я поднимаюсь:
– Спасибо.
– Не за что, – говорит девушка. – Что, тот тип даже не извинился? Воспитанный парень.
Я вздрагиваю, отступая на полшага. Тот самый голос…
– У тебя, наверно, давно это, – предполагает она, рассматривая бутылку. – Тут еще нет коперниция.
Глядя в землю, я киваю:
– Ты… м-м… любишь химию?
– Люблю, – отвечает она, а я вспоминаю женский голос, произносящий: «Я люблю тебя».
Это она.
Череп внезапно сдавило. Я смотрю ей в глаза, неожиданно осознав, что мне очень много известно об этой девушке. Представляю, как она стоит в темноте комнаты отдыха педсостава, смотрит на безымянного мужчину, обещая, что никто никогда не узнает. И я вдруг понимаю, что лучше бы мне никогда не слышать того разговора. Хранить такой секрет – непосильная обуза. Я мог бы разрушить ее жизнь.
Девушка склоняет голову. Глаза у нее прекрасные: ясные, пронизывающие. Они впиваются в меня.
Я не знаю ее имени. Хоть что-то. Хлипкая защита от ответственности.
Она протягивает мне бутылку, и я ее беру:
– Мне пора.
Не оглядываясь, я торопливо иду к зданию школы.
Клэр Ломбарди
В пятницу во время обеда звучит объявление, доказывающее мою правоту: в вопросниках, что нам раздавали на пятом уроке, народ написал всякую ерунду. И, видимо, шутников нашлось немало. Директор Тернер добрых пять минут честила школу в громкоговоритель.
– И последнее, – говорит она в заключение своей нотации. – Если кому есть что сообщить, бланки вопросников по-прежнему можно получить в методическом кабинете. И, как всегда, наш сайт открыт для всех, кто желает предоставить информацию. Спасибо. Всем хорошего дня.
– Нет, это
– Слава богу! – восклицаю я. – Только мне показалось, что эта неделя никогда не кончится?
– Нет, не только тебе, – отвечает Джунипер, помешивая йогурт.
Мы с Оливией тревожно переглядываемся. Сегодня она выглядит еще более измученной, чем вчера.
– Джуни, у тебя все хорошо? – осторожно спрашиваю я.
– Что? Да. – Она поднимает глаза, уверенно улыбаясь нам. – Просто до трех ночи не спала. Нужно было сдать сегодня два эссе… Ну и Паганини покоя не дает. – Она переводит взгляд на Оливию. – Кстати, ты избавилась от нежелательного внимания?