7 Заклинатели (СИ)

- ... если ничего не изменится, не пишите. Не мучьте голубей. Прости меня, Гебхардт Шванк, и пусть бог твой меня простит - но сейчас не отвлекайся на роман, мне нужно все твое внимание, весь твой голос. Я вознесу молитву неведомому богу, и пусть он подарит тебе это время.

- Благодарю, Ваше преосвященство.

- Теперь ступайте. Переночуйте безопасно. Да, разрешаю вам проснуться между рассветом и полуднем. Отдохните, ребята. А мне пора приступать к полночным медитациям. Все, все!

- Позвольте!

Филипп внезапно схватил среднюю свечу и вознес к груди. Остальные двое взяли боковые. Епископ остался в скачущих тенях, не шелохнувшись.

Двое, вслед за Филиппом, покинули его.

***

Отблески пламени, как будто радуясь прогулке, прыгали по осколкам белого камня. Филипп выбрал путь иной, вымощенный обломками острыми; путь этот был шире прежнего и вел к центральному входу Храма.

Филипп привычным жестом отворил дверь и пропустил спутников.

- Храм ночью не беспокоят...

- Он вынудил нас нарушать запреты - так и начнем прямо сейчас!

Не беспокоя Преддверия, шепотом, Филипп сказал:

- Страна Индрика и Сэнмурва нам не нужна. Идем в Черный Зал.

Черный Зал, следующий за Преддверием, открывался легко. Черным его звали за цвет фона стен - росписи изображали земную суету и мучения плоти, а гроздья мелких людских фигур то ли давили в точиле пресветлые боги, то ли опирались на них, как на ступени восхождения. Гебхардт Шванк знал и любил это место - видел он в жизни как раз то же самое (кроме столь прекрасных божеств); а росписи чаще всего принадлежали кисти Хейлгара Зрячего, его основного пока персонажа. Пиктор помнил самого Хейлгара и поддерживал с ним что-то вроде приятельства. "Этот оборотень, - как-то пояснил Пикси, - был очень уж замкнут. Думаю, он рисовал толпы, а в голове для себя удерживал одного-двух людей, не более. Но не меня. Не Эомера и даже не Махона, не Дункана, хотя он соперников просто не видел... У него, говорят, смолоду не хватало такой памяти. Это мы, музыканты, помним все сочетания голосов в своем хоре...".

Как кистями, задвигали светами по стенам; даже так черная краска фона не давала бликов и казалась то ли угольной, то ли земной бездною. Фигурки отблескивали желтым и красным, а боги слабо светились белизною снятого молока.

- Не увлекайтесь! Нам не они нужны!

Филипп отвел спутников в угол, к Матушке-Смерти.

- Помнишь Льва? - спросил Пикси шута, - Того кота с половиной хвоста? Смерть уронила на него свой меч.

- С котом произошло чудо?

- Ну да.

- Тише! Потом!

Ныне Матушка-Смерть держала у пустого своего сердца крепко сжатый кулак с большим пальцем, обращенным в сторону. Движения-приговора она когда-то не завершила и замерла - как надолго, кто знает? Кости руки ее не казались настоящими, как выглядело все, когда-либо написанное Хейлгаром; теперь они были просто рассохшимися деревянными подделками, разъеденными пылью. Куда живее была Рыба, ее верховое животное - некто вроде прирученного слона. Рыба эта, похожая на сома, распахнула пасть по-змеиному, и теперь ее пасть была до отказа набита утрамбованными и спутанными трупами, окрашенными в цвета тления.

Филипп взмахнул свечою кругообразно и увел спутников.

Во дворе он задумчиво сказал:

- Нет, это не то. Мастер Хейлгар был слишком логичен.

- А мастер Эомер сказал бы, - молниеносно встрял Шванк, - Что это Смерть была слишком логична.

- О да!

- Наверное, - передернулся Пикси, как бы отряхиваясь, собирая с сутаны невидимые волоски, - Нам нужнее ее Рыба-жадина.

- Похоже на то. Но очень уж противно. Рыба-гадина. Пикси, прекрати обираться, ты еще не в агонии.

- Она похожа на змею, - произнес шут, словно бы в трансе, - Так было всегда?

- Нет, - недоуменно ответил Филипп, - Пасть была круглая и пустая, как обычно изображают бездну.

- Запомним Змею? - почти пропел Гебхардт Шванк, - Запомним Змею!

***

Переночевали у Шванка.

Утром побрели, в бурых одеждах покаяния, рядом с повозкой, куда впрягли крепкого вороного мула. Рабы стояли небольшими толпами вдоль дороги, свистели - но и это еще ничего: у самых ворот они кидались отбросами, но недостаточно метко и ретиво. Шванк вспомнил, что забыл, не взял с собою свое божественное белое перо - теперь его сметут вместе с пылью и выбросят.

Когда миновали город, Филипп огласил решение:

- Идем в места упокоения. Нам нужен храмик на старом кладбище жрецов.

- Хорошо.

А что еще сказать?

Пиктор управлял двуколкою - то была просто квадратная доска на двух колесах, с невысокими бортиками с трех сторон. Филипп и Шванк шли рядом; за спиною Пикси лежали мешки с имуществом - арфа и ноты Пиктора, бубен и флейта Шванка, его почти живые мягкие куклы; мешки эти придерживали большую открытую корзину, до половины набитую стружкой. Тут же воровали в клетке белые голуби. В корзине, словно в гнезде, сидела богиня, и сквозь щели меж прутьев проблескивала железным блеском львицына голова.

Филипп заложил руки за голову, потом, вдохнув, до предела развел их и блаженно улыбнулся:

- Ах, как же хорошо! У Панкратия всюду уши, у Эомера - глаза. Пока они нас не увидят, освободимся.