813

«Жаль! Все было так хорошо улажено! Приключение принимало свой естественный оборот, и я уверенно приближался к его завершению… Теперь же мне надо как можно скорее удирать… Дудвиль во флигеле… Мой отход обеспечен… Сейчас не до шуток… надо спешить и устроить все заново, если возможно… А после займемся им… И пусть тот самый бережется моих когтей!»

Однако у князя вырвалось удивленное восклицание; он добрался до другой двери, и эта дверь, последняя перед флигелем, была заперта. Сернин ринулся на нее. Но зачем? Что мог он поделать?

– На этот раз, – прошептал Сернин, – я действительно пропал.

Он сел, вдруг почувствовав смертельную усталость. Он ощущал свою слабость перед лицом таинственного существа. Альтенхайм был не в счет. Но тот, другой, персонаж мрака и безмолвия, другой превосходил его, разрушая все комбинации, истощая его своими потаенными дьявольскими атаками.

Сернин был побежден.

Вебер найдет его здесь, как загнанного зверя на дне своего логова.

II

– Ну нет, нет! – произнес он, внезапно распрямляясь. – Если бы речь шла только обо мне, возможно!.. Но есть Женевьева, Женевьева, которую надо спасти этой ночью… В конце концов, ничто не потеряно… Если другой только что скрылся, значит, существует второй выход поблизости. Спокойно, спокойно, Вебер и его команда еще не поймали меня.

Он начал исследовать проход и с фонарем в руке изучал кирпичи, из которых были сложены стены, когда до него донесся крик, крик жуткий, душераздирающий, заставивший содрогнуться от ужаса.

Это прозвучало где-то в стороне люка. И Сернин вдруг вспомнил, что оставил этот люк открытым, намереваясь подняться на виллу «Глицинии». Он поспешно вернулся, прошел в первую дверь. Фонарь погас, но Сернин почувствовал что-то, вернее, кого-то, кто слегка коснулся его колен, кого-то, кто пробирался вдоль стены. И тотчас у него появилось ощущение, что это существо исчезает, растворяется, но каким образом, он не знал. В это мгновение князь наткнулся на ступеньку.

«Вот он, выход, – подумал он, – второй выход, через который проходит он».

Наверху снова раздался крик, чуть менее громкий, за ним последовали стоны, хрипы…

Сернин бегом поднялся по лестнице и, очутившись в низком помещении, бросился к барону. Альтенхайм агонизировал, горло его было в крови. Путы оказались перерезаны, но проволока, которая связывала его запястья и лодыжки, осталась нетронутой. Не сумев освободить барона, сообщник зарезал его.

Князь с ужасом смотрел на эту картину. Его заливал холодный пот. Он думал о плененной Женевьеве, совсем беспомощной, поскольку один барон знал, где она находится.

Было отчетливо слышно, как полицейские открывают маленькую потайную дверь прихожей. Как они спускаются по черному ходу.

Его отделяла от них лишь одна дверь, та, что вела в низкое помещение, где он находился. Сернин запер ее на задвижку в тот самый момент, когда нападающие схватились за щеколду. Люк рядом с ним оставался открытым… То было возможное спасение, поскольку существовал еще и второй выход.

– Нет, – сказал он себе, – прежде всего Женевьева. После, если у меня будет время, подумаю о себе…

Опустившись на колени, Сернин положил руки на грудь барона. Сердце еще слабо билось. Он наклонился ниже:

– Ты ведь меня слышишь?

Веки едва заметно дрогнули.

В умирающем еле теплилась жизнь. Можно ли что-то извлечь из этого подобия существования?

Дверь, последний заслон, атаковали полицейские. Сернин прошептал:

– Я тебя спасу… у меня верные средства… Одно лишь слово… Женевьева?..

Можно было подумать, что это слово надежды придало сил Альтенхайму. Он попытался что-то сказать.

– Отвечай, – требовал Сернин, – отвечай, и я спасу тебя… Сегодня – это жизнь, завтра – свобода… Отвечай!

Дверь содрогалась под ударами.

Барон издавал невнятные звуки. В смятении склонившись над ним, собрав всю свою энергию, всю свою волю, Сернин в тревоге затаил дыхание. Полицейские, неизбежное задержание, тюрьма, об этом он даже не думал… Но Женевьева… Умирающая от голода Женевьева, которую могло освободить одно лишь слово этого негодяя!..

– Отвечай… Так надо…

Он приказывал, он умолял. Словно завороженный, побежденный этой неукротимой волей, Альтенхайм пролепетал:

– Ри… Риволи…

– Улица Риволи, да? Ты запер ее в одном из домов на этой улице… Номер дома?

Грохот… победоносные крики… дверь рухнула.

– Вперед, – воскликнул Вебер, – хватайте его!.. Хватайте обоих!

– Номер… отвечай… Если любишь ее, отвечай… К чему теперь молчать?

– Двадцать… двадцать семь, – выдохнул барон.

Полицейские окружили Сернина. Ему угрожали десять револьверов.

Он повернулся лицом к полицейским, те отпрянули в невольном страхе.

– Если двинешься, Люпен, – крикнул Вебер, нацелив оружие, – я тебя пристрелю!

– Не стреляй, – спокойно сказал Сернин, – это бесполезно, я сдаюсь.

– Шутишь! Еще один твой трюк…

– Нет, – продолжал Сернин, – битва проиграна. Ты не имеешь права стрелять. Я не защищаюсь.

Достав два револьвера, он кинул их на пол.