лицами они целовались. Даже те священники, которые издавна ненавидели друг
друга. Скрепя сердце, с тщательно подделанной улыбкой... А я - видел.
Попробую объяснить всё это иначе. Когда-то у большинства из нас возникает
желание понять, что такое христианство. Присущее нам некое общее 'чутьё истины'
говорит о том, что во всём этом что-то такое есть - и дельное, и важное, и
серьёзное (присущее нам - то есть мужчинам; у женщин есть только 'чутьё
хорошего'). Мы приходим в храм и начинаем присматриваться к тому, что там
делают: крестятся в определённые моменты службы, кланяются, исповедываются,
причащаются. . . Всё это нужно - объясняют нам - чтобы спасти свою душу, очистив
её от всевозможных грехов. Чем лучше исполняешь всё требуемое здесь, в храме,
тем лучше загробное существование твоей души. Но мужская интуиция говорит, что
во всём этом храмовом благочестии есть что-то не то, что суть - не во всех этих
многочисленных ритуальных действиях, да и само желание спастись неуловимо отдаёт
чем-то бабским. Эта потребность в утешении, в уверенности, что и после смерти
всё будет хорошо, эта успокоенность ритуалами, то есть христианство Великого
Инквизитора Достоевского (http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0110.shtml,
глава V) - есть не наша мужская вера, но нечто, приспособленное к запросам
изначально (духовно) слабых существ. Это не что иное, как
'христианство-для-женщин'.
Далее, мы находим себе грамотного, очень опытного наставника-духовника,
который через много-много лет послушания ему, привьёт нам сознание, что
христианство - это высокий духовный опыт, это жизненный подвиг, это неустанный
труд по возделыванию и очищению собственной души и развитию духа, по
отслеживанию в себе мельчайших проявлений пошлых страстишек, что это - на самом
высоком уровне - 'умная' молитва, непрестанно совершаемая в нашем сердце. И всё
это - во имя преодоления в себе некоей изначальной порочности, всё это также для
очищения души и последующего индивидуального спасения. Конечно, всё это очень
круто, но опять же - неуловимо отдаёт чем-то трусливо-бабским.
И, наконец, нам говорят, что христианство изначально - это глобальный проект
по объединению всех людей в единое конструктивное целое. Это качественная
перестройка всех отношений - личных, политических, экономических - с целью
объединения всего человечества в единый живой, осмысленный и мыслящий,
творческий и чувствующий организм, это преодоление земной ограниченности
человеческого рода, это прежде всего умение найти самого себя, своё призвание и
суметь соотнести его с задачами этого единого целого, это не только работа над
собой, но и постоянный творческий поиск. Христианство - это не свечки в храме,
не верба, и не иконки, висящие на приборной доске автомобиля, но нечто большее -
модель иной, преобразованной Вселенной, это модель отношений людей друг к другу
и к природе в целом, это цель жизни и всего человечества и нас самих. Тут мы
чувствуем, что это и есть настоящее, мужское христианство.
Но увы! - выглядит всё это слишком абстрактно. И потому совершенно непонятно,
как применить эти красивые словеса к нашей индивидуальной личности - в отличие,
скажем, от вполне реальных свечек, просфорок и причастия. Из этой абстрактности,
кстати, очень легко скатиться в подростково-протестантсткое отрицание всего
исторического христианства вообще.
Ну так вот и нужно заняться этим 'сведением' общего, абстрактного,
идеального, и своего, конкретного. Только тогда мы и поймём смысл христианства.
Только в этом и может заключаться христианство наше, мужское. С другой стороны,
цельное христианство может слагаться и как результирующая из мужского и женского
его понимания - почему бы и нет? Разумеется, каждый выбирает 'в меру своей
испорченности'. Но ведь воцерковляющимся христианам никто никогда мужского
понимания не предлагал. Им предлагали вербочки, просфорочки и святую водичку. Им
предлагали христианство, изначально подходящее лишь для женщин.
Совсем не обязательно огульно отвергать то, что было накоплено человечеством
за 2 тысячи лет. Но почему бы нам, мужикам, не заявить о себе, почему бы нам не
отыскать в христианстве наше - общее, творческое, мужское? 'Жизнь, имеющая иной,
более высокий смысл, чем просто вращение среди радостей тленного мира. . . Тот,
кто чувствует себя целиком обязанным земле, никогда не будет до конца счастлив'
(В.Шубарт).
Мне скажут, что представленный образ 'мужского' христианства - нежизнен, это
религия сильных духом одиночек. Мол, нужно не забывать и о потребностях широких
масс, об их слабости, потребности в утешении, и всё такое. Но двухтысячелетний
опыт 'удовлетворения' в первую очередь их плебейских религиозных нужд уже,
считай, провалился. Почему бы не попробовать какой-то другой вариант?
Упаси Бог, автор вовсе не против счастливой семейной жизни и не против детей.
Кот обожает своего Котёнка, старается заботиться о нём, понимать его и общаться
как можно больше. И автор вовсе не против самого потребления, и, подобно всем
смертным, также предаётся всяким утопически-гедонистским мечтаниям - о таком