9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

Конечно, нефункционирующие ноги – это не самое страшное, что может случиться в жизни. И сколько можно найти вдохновляющих историй про людей, которые не только не сдавались, но и оборачивали подобные трагедии на пользу себе. И жили потом насыщенной счастливой жизнью. Ведь есть же вещи куда хуже. Но как бы я ни пытался убедить самого себя в этой довольно простом утверждении, все равно тревожные мысли было уже ничем не прогнать. Отвлечься не выходило, все равно я возвращался к одному и тому же. Браться за кресло-каталку, чтобы немного проветриться перед сном, мне хотелось меньше всего. Поэтому я просто лежал и смотрел в окно, как с каждой минутой солнечного света на небосводе становится все меньше и меньше. Теплые оттенки постепенно сходят на нет, и воцаряется ночь. Звуки замолкали, машин становилась все меньше, город отходил ко сну. А я все лежал и смотрел в окно, и спать совсем не хотелось.

Дверь открылась и появилась М., как обычно погасить свет и пожелать спокойной ночи. Я ответил ей, пытаясь казаться жизнерадостным и одновременно сонным. Она же погасила свет, но после осталась в палате. В ночном свете она, стараясь не шуметь, подошла к моей кровати и сняла свою маску. Под ней не было никаких жутких шрамов. Симпатичный очерченный подбородок с большим ртом и пухлыми губами.

– Надеюсь, ты не против? – спросила она, немного смущаясь.

– Вовсе нет, – ответил я.

Она положила маску на тумбочку, а сама легла рядом со мной, положив руку мне на грудь.

Я накрыл ее ладонь своей.

– Ты боишься операции?

– Честно, да.

– Не надо, у нас великолепные врачи. Я столько раз видела, что они творили чудеса. Многие пациенты приходят до сих пор, чтобы их благодарить.

– Спасибо, что пытаешься меня приободрить. У тебя всегда это получается. Я не сомневаюсь в компетенции ваших врачей. Но каждая отдельная операция всегда может пойти не так как планируется.

– В этом ты прав.

Она потянулась и поцеловала меня в губы. Долго и протяжно.

– В чем именно я прав?

– Во всем.

– Я хотел бы задать вопрос.

– Ко всем ли симпатичным молодым пациентам я ложусь в кровать?

– Нет, не этот. Когда я был в коме, я все равно мог чувствовать какие-то обрывочные вспышки, словно сигналы. Не все время, ближе к концу. Будь то прикосновение, которое отражается теплом, или звуки мелодии, которую кто-то напевает. Было ли все это на самом деле?

– Хм… Всегда было интересно, что чувствует человек, находясь в коме, и чувствует ли что вообще. Выходит, что – да.

– То есть это была именно ты?

– Я помню, как тебя доставили сюда… Ты помнишь, что произошло? Как ты попал сюда?

– Нет, не помню. Вернее, что-то обрывочное всплывает, было очень громко… А потом бездонная тишина. А после – твое имя, вышитое на сестринской униформе.

– Тебя привезли из операционной. По результатам она прошла успешно, хотя шансы также были 50 на 50. Как у тебя это получается? Так вот, разместили тебя в этой палате. Тот мужчина, что скончался на днях, уже был здесь довольно долго. Без предпосылок к изменениям. Отсюда вообще мало кто выходит сам. Просто лежит до тех пор, пока не сдаются родственники или он сам. Но его дочь не сдавалась, она приходила раз в неделе навестить его. Думаю, последние ее визиты были уже скорбной привычкой, это было видно, надежда в ней умерла, ее действия к концу были скорее машинальны, но ее привязанность вызывает у меня искреннее восхищение.

– Да, было тяжело наблюдать все это. А почему ты выбрала эту профессию? Ведь здесь так много, не знаю как лучше выразиться, трагедии.

– А где ее нет? Другое дело, что за этими стенами все это не так явственно. Многие живут счастливо, полагая что самое жуткое случается с кем-то другими. Потом оказываются здесь. Да, тут некий апофеоз борьбы света и тьмы. И очень многие не справляются, для многих эти белые стены остаются последним, что они увидят. Не лучший исход, но каков есть. Меня не вгоняет в дикий ужас или депрессию человеческая трагедия, я принимаю ее как неотъемлемую часть этой жизни. Самое важное, во всем этом – что наряду с трагедиями есть и положительные исходы. Я бесконечно рада, когда вижу, что кто-то выходит отсюда сам, счастливо улыбаясь. Ради этого я здесь и работаю.

– То есть одной улыбки хватает, чтобы сгладить впечатление от дюжины смертей?

– Дюжины? Не знаю. Я не занимаюсь статистикой положительных и отрицательных исходов. Просто скажу: одной хватает.

– И все твои коллеги разделяют такую точку зрения?

– Многие переживают за пациентов всем сердцем, но есть те, кто отделяет эмоциональную составляющую и относиться к больным, скорее, как к предметам неодушевленным. Возможно, это – хорошая тактика, но я пока так не научилась, да и вряд ли когда-нибудь научусь.

– А ты ко всем пациентам относишься как ко мне?