9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

– Все-таки задал этот вопрос. Я отношусь ко всем одинаково профессионально. Но сознаюсь… Когда тебя привезли сюда в довольно плачевном состоянии, мне показалось, что у тебя был шанс выбраться. В мои обязанности входит уход за пациентами, мониторинг и запись показателей. И я приходила каждый день в свою смену и, да, оставалась здесь чуть дольше, чем у других пациентов. Не знаю, может мне нравилось, что здесь так тихо и спокойно. И что ты и этот пожилой мужчина лежите наедине с собой, где-то очень и очень далеко, но при этом находитесь рядом. Я дотрагивалась до тебя, как раз с надеждой, что возможно, ты сможешь почувствовать, смотрела на реакцию. Хотя ты все так же безмятежно спал. И мне всегда было интересно, о чем ты думаешь именно в тот момент, что происходит в твоей голове. Расскажи мне, что там?

– Ничего.

– Не хочешь говорить об этом?

– Нет, там буквально ничего… пустота. Огромная всезаполняющая пустота и больше ничего. Кроме собственных мыслей… Ими я и пытался заполнить ее, но было бесполезно. И оставалось лишь постепенно сходить c ума.

– Но ты не сошел.

– Я был готов, я хотел, очень хотел, но меня как раз остановило то, что я почувствовал что-то. За это и зацепился, и в конце концов выбрался.

– А тебе было страшно?

– Нет, страха не было, ничего не было.

– То есть ты был там наедине сам с собой, все это время, и совсем не было страшно?

– Нет, я же не понимал, что я и где я. Я не чувствовал опасности или угрозы. Не знал, что может произойти и произойдет ли вообще хоть что-нибудь.

– Но разве это не хуже в разы? Не знать и не понимать?

– Пожалуй, да.

– А когда ты почувствовал прикосновение? О чем ты подумал?

– Я помню подумал, что это было вроде божественного провиденья, проявлением какого-то высшего порядка.

– Забавно. А это всего лишь прикосновение. Значит, ничего не зная, ты меня обожествлял?

– Да, выходит, что так. Может и до сих пор продолжаю это делать.

– Сейчас то уже зачем? Ты же выбрался, и остался всего один маленький рубеж перед полным излечением.

– Но ты же являешься вся в белом, неподражаемая в своем великолепии, приносишь еду и таблетки, даришь надежду и успокоение. Как можно тебя не обожествлять?

– Прекрати. Это все мне очень льстит, но не нужно. Тебе надо выспаться перед завтрашним днем. Последний шаг. Уверена, у тебя все получится. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, М.

Она еще раз поцеловала меня и устроилась поудобнее на моем плече. Через пару минут она спокойно засопела. Я еще некоторое время бодрствовал, легонько поглаживая ее волосы. Действительно, как ее можно не обожествлять?

Утром я проснулся от того, что М. покачала мое плечо со словами: «Просыпайся. Пора». Она снова была в своей маске. Униформа была безукоризненно отглажена. Видимо, она успела переодеться с утра. Я слез с кровати и забрался на кресло-каталку. Очутившись в нем, я еще раз примерил ощущения, какие мне может придется испытывать всю оставшуюся жизнь. Не смертельно. Хотя умываться было не очень удобно, да и себя в зеркале я не мог увидеть.

М. довезла меня на этаж выше на лифте. Мы проехали через коридор до операционной. Там мою обычную больничную одежду заменили на смешную накидку. М. кивнула мне на прощание и вышла за двери. Меня уложили лицом вниз. Хирург сказал, чтобы я не волновался, операция стандартная. Я смотрел на слепящий свет прожекторов, отраженный от белоснежной кафельной плитки, и старался ни о чем не думать. Затем к моему рту приложили маску с наркозом. Не помню, как я уснул, словно мгновенно провалился куда-то. Не в пустоту, нет, не обратно, сознание полностью отключилось. Глаза я открыл уже на своей кровати в своей палате, они болели и было неприятное чувство тошноты. М. рядом не было. Я снова был закован в тугой корсет. Меня мутило, состояние было крайне паршивое. Солнце перевалило за зенит, значит, я был над наркозом несколько часов. Старался припомнить свои ощущения, но эти несколько часов были словно полностью стерты из памяти. Постепенно становилось лучше. Тошнить перестало. Разве что под корсетом сильно чесалось. Ко мне в палату заглянул хирург, он увидел, что я лежу с открытыми глазами и бодрым шагом зашел внутрь. Сообщил, что все прошло хорошо и по прогнозам движение должно восстановиться. Я поблагодарил его. Он же пожелал мне удачи, и как было заведено обронил на прощание: «Все будет хорошо». Я ему поверил.

Некоторое время я был ограничен в движения по наставлению врача. Мне приходилось лежать на животе. Когда приходила М. она садилась на пол перед моим лицом, подбирая ноги под себя, и так, как только она умеет, говорила мне, что вот-вот мое тело будет полностью функционировать. Я смотрел в ее светло-серые глаза с капелькой бирюзового, и это было все, что мне было нужно. Не было опасений, не было тревоги.