В этот момент моих размышлений заглянула М. Я не знаю, как ей это удавалось, но она всегда появлялась в минуты самых трагичных и темных мыслей. И каждый раз ее фантомная улыбка стирала их. Они именно что пропадали, не отходили на второй план, не притаивались, просто исчезали. И требовалось значительное количество времени, чтобы я снова погружался в них. Я почувствовал какое-то безграничную благодарность и привязанность к ней. А вместе с тем и счастье. Какое-то странное по своим причинам, но при этом всеохватывающее счастье. Настолько глубоко и остро, что на глазах выступили слезы. Она только зашла забрать поднос, но я схватил ее руку и прижал к своей щеке. Она обняла меня. Я не знаю, как у него это выходит, но мне сразу стало легче. Затем потрепала мои волосы, взяла поднос и сказала, что еще обязательно зайдет попозже.
Следующие дни мы повторяли наш общий ритуал. Я чувствовал себя все лучше: мне сняли гипс и фиксирующие корсеты, все ссадины практически зажили, боль ушла. Я уже мог спокойно говорить, выполнять простейшие операции, разве что обе ноги пока еще оставалось недвижимыми, несмотря на заверения врача, что в скором времени и к нем вернется чувствительность. Я начал слезать с кровати и использовать кресло-каталку, чтобы перемещаться по палате. М. прогуливались со мной по коридорам, показывая разные отделения, знакомила с другими медсестрами и медицинским персоналом. Пару раз мы выбирались на улицу, тогда была чудесная летняя погода. Больничный садик прекрасно подходил для непродолжительных вылазок. Она садилась на скамейку, коляску ставила напротив. На свежем воздухе она могла ненадолго заснуть от изматывающей работы в госпитале. Я тихо и терпеливо ждал ровно двадцать минут, она заранее говорила, на сколько хочет закрыть глаза. За это время я успевал пропустить пару сигарет, ими меня тайно снабжала М.
Было прекрасное время, насколько оно может быть таковым в таких условиях и при таких обстоятельствах. Единственное, что не давало мне покоя и сидело постоянной занозой у меня в голове, была моя частичная парализованность. Все остальные части тела, благодаря физиотерапии, приближались к оптимальным кондициям. Только ноги оставалась недвижимыми. Конечно, я мог передвигаться на кресле. И М. не уставала прилагать свои усилия, помогая мне выполнять все предписанные упражнения. Однако, же состояние нижних конечностей оставалось неизменным. Во время дежурного посещения врача я нарушил постоянный завет и вместо заученной мантры рассказал ему о своих опасениях. Он задумался, ведь по его расчетам все уже должно было прийти в норму, и предложил пройти несколько процедур для выяснения причин.
На следующий день с утра М. отвезла меня вниз на один этаж. Меня положили на стол и затем погрузили в огромный жутко шумящий аппарат. Так себе аттракцион, но хорошо, что все прошло довольно быстро и я вернулся к себе. Оставшуюся часть дня М. провела со мной, пытаясь своим присутствием избавить меня от мрачных мыслей в ожидании результатов. У нее это получалось превосходно. Во время ужина, когда я ел диетическую индейку с чем-то похожим на картофельное пюре, а она, периодически похихикивая, рассказывала о смешных случаях из медицинского университета, в палату зашел врач, он еще раз сверился со своими записями и был краток: необходима операция, посттравматическая грыжа на позвоночнике, шансы на успешный исход примерно 50 на 50, все готово и запланировано на утро следующего дня. После чего сразу вышел, чтобы я не успел задать ему какие-то вопросы. Хотя у меня их и не было.
Я отложил свою тарелку, М. замолчала на полуслове. Мы переглянулись. В ее светло-серых глазах как обычно читались доброта и надежда, в моих же наверняка можно было прочитать только обеспокоенность и страх. Она подошла ближе и обычным движением провела ладонью по моим волосам, я натужно улыбнулся. Она не отводила взгляда, смотрела внимательно прямо в глаза, я же старательно изображал оптимизм. Даже попытался пошутить, что случись что, куплю себе кресло с моторчиком, чтобы гонять прохожих на тротуарах. Она не улыбнулась, только ответила, что это была дурацкая шутка. Забрала мой поднос и вышла.
Оставшиеся часы до ночи я провел за тем, что мысленно прикидывал свои шансы на благополучное развитие событий. 50 на 50 – не худший расклад, это если подходить чисто с математических позиций. И вот как бы и не хотелось, думать о том, что все будет хорошо, ни черта не получается. И даже то, что смысла волноваться нет, так как от тебя ничего не зависит уже, тоже не выходило.