9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

Еще небольшая группа незадействованных ребят стояла возле полуразобранных декораций и под еле сдерживаемый смех что-то показывали друг другу в телефонах. А. в ярко-бордовом пиджаке сидела с самого края сцены на стуле, положив нога на ногу. и курила. Вся ее поза выражала полнейшую скуку, она стряхивала пепел на пол, аккуратно клала окурок возле ножки стула, несколько секунд смотрела на центр сцены, где режиссер все еще пытался доходчиво объяснить, что именно он хочет увидеть, затем медленно поворачивала голову к залу, вздыхала и подкуривала следующую.

После получаса пробуксовки и неудачных попыток она не выдержала: «Боже мой, да пусть они поженятся, поживут вместе лет десять, тогда и продолжим. Может до них наконец дойдет!». Вся труппа повернулась на нее, она же лишь невозмутимо подкурила следующую. Режиссер, осознав безуспешность своих попыток, объявил окончание, попросив парочку поработать дома над сценой. Судя по тому, как они, обнявшись, ушли в гримерку, вряд ли у них получится изобразить холодность и безразличие.

А. положила последний окурок в кучку остальных, встала со стула и спустилась в зал. Я встретил ее с букетом.

– О! какой приятный сюрприз, хоть что-то приятное под конец дня, – она с благодарностью приняла букет. Я хотел ее поцеловать в губы, она же подставила щеку. Вышло несколько нелепо. Увидев мою растерянность, она снисходительно произнесла: «Пойдем, пойдем, сил моих уже нет находиться в этом убогом зале». Мы вышли наружу под восторженный взгляд охранницы. Видимо, ей тоже не чуждо прекрасное. Иначе сидела бы не в захудалом культурном центре, а где-нибудь в деловом квартале или на заводе. Там наверняка и платят больше.

– Сегодня прошло лучше? – начал я было непринужденный разговор.

– Смотря, с чем сравнивать. Точно лучше полного провала, – А. была раздражена, что чувствовалось очень хорошо, хотя она пыталась это скрывать за равнодушным тоном. – Но они убивают ее.

– Кого? – не понял я такого резкого перехода.

– Пьесу! Я чувствую, как она стенает от боли, когда от ее тела они своей бездарностью отрезают крохотные нюансы, как она кричит от этой тупости и неблагодарности. Это просто зверство! Нечеловеческое отношение. Жутко, жутко несправедливо. Она должна была стать красавицей, стать жемчужиной всего этого мира. А вместо этого выйдет перекошенная никчемная дрянь, отличающаяся от других себе подобных только степенью своего уродства.

– Но ты продолжаешь принимать в этом участие. Ты разве не можешь исправить все это?

– Я пытаюсь, Господь свидетель, я прикладываю все свои силы, но этого все равно недостаточно. Я говорю с ними, с режиссером, с осветителями, с другими актерами, но ничего не выходит. Становится все хуже и хуже. С каждым разом все хуже, я не могу. Я смотрю как на моих глазах умирает что-то прекрасное, как его топчут, пинают, уродуют…

Глаза А. заслезились, она пыталась сдерживать слезы, чтобы не испортить тушь. Я хотел бы сказать, что понимаю ее, но уверен, что это прозвучало бы неискренне, она бы наверняка бы почувствовала («Везде фальшь!») – потому не стал, а просто аккуратно приобнял ее. А. пару минут боролась с эмоциями. После чего выдохнула и даже попыталась улыбнуться.

– Нет, я так с ума сойду. Надо развеяться, вытрясти все из головы, хочется чего-нибудь красивого! Я насмотрелась на уродство уже сегодня, достаточно!

– Чего именно? Довольно поздно. Музеи и галереи уже закрыты. Кино? Может что-то еще работает…

– Нет, я хочу видеть красивых людей! Хочу видеть красивый город! И, пожалуй, хочу шампанского…

У меня было одно место на примете, мы поймали машину и поехали в центр города. По пути А. больше не разрешила мне задавать вопросы о постановке, чтобы не портить себе настроение. В основном, она задавала вопросы обо мне, и, казалось, не очень внимательно слушала ответы, попеременно отвлекаясь на что-нибудь яркое, мелькающее в окне. Забавно, что, когда мы проехали мимо перекрестка с памятником малоизвестному поэту, где она оставила предыдущие принесенные мною цветы, А. не показала никакой реакции, я специально следил за выражением ее лица. Ничего не промелькнуло, словно это был всего лишь один из ничем не примечательных перекрестков в городе.