Простой пример. Предприятие, скажем, платило за автомобиль «Москвич» около 1500 безналичных рублей, а частник – примерно 6000 наличных. В СССР это, по сути, вообще, были разные рубли. Как говорили иногда про безналичные деньги просвещенные остряки: рубли, которые никто не печатает. Кстати, много позже – в перестроечные времена, в том числе и резкое упрощение перевода безналичных денег в наличные, окончательно подорвало шатающуюся уже советскую экономику. А тогда – в начале семидесятых, разговор о хозрасчете и «злобинском методе» постепенно, но довольно быстро затих.
Даже в пытающейся быть объективной, но проникнутой духом мифического правильного социализма, погубленного неправильными его руководителями, в первую очередь, разумеется Хрущевым и Горбачевым, книге Д. Чуракова «СССР при Брежневе» по отношению к введению твердых зарплат в сельском хозяйстве сказано: «.. теперь можно было просто числиться – ведь оплачивался не результат трудовых усилий, а принадлежность к тому или иному тарифному разряду». Но в той же книге автор горячо и, в общем-то, справедливо утверждает, что хозрасчет, который если и прижился в СССР, то в наивных, а отчасти и уродливых формах, подорвал социализм. В известной мере, действительно, так. Только непонятно, что за какое-то, другое – «правильное» планирование могло этот самый социализм спасти? Наверное, только перепланирование людей с их реальными желаниями, потребностями и, извините, страстями. Но проект создания нового человека, может и заманчивый, но уж очень наивный оказался нереализуемым. Сама система съедала, затаптывала в колымскую мерзлоту или духовно уродовала своих лучших представителей – этих самых, едва появившихся советских пассионариев двадцатых-тридцатых годов. А уж к семидесятым от всего этого осталось лишь нечто совсем уж мышиное – мелкое, слабое, а иногда и откровенно подловатенькое – развивая «Рождение мыши» Юрия Домбровского, «собранный» совсем недавно роман о куда более раннем, нежели семидесятые, но как раз определяющем старт этого процесса периоде нашей истории.
Все советское искусство, начиная с двадцатых и вплоть до оттепельных шестидесятых, пропагандировало не просто удовлетворенность от труда, но его радость. Получалось, конечно, по-разному: иногда лицемерно-занудно, реже – романтически-убедительно, в зависимости от таланта тех, кто это писал, снимал и играл. Труд был не просто неотъемлемой частью жизни каждого человека, он стал главной ее составляющей, по сути – основной идеей, ради которой стоило жить и которой подчинялось все остальное: семья, любовь, дружба. Без труда полноценного счастья, да и любви быть просто не может. Логичным венцом этой – по-своему стройной идеологии стала и героика труда.
Трудовая деятельность в советской литературе, кино, театре очень часто, до определенного периода – почти всегда, в книгах, а особенно на экране в производственных драмах превращалась именно в битву, в подвиг, в некое логичное и абсолютно неизбежное продолжение гражданской войны и строительства узкоколейки комсомольцами во главе с Павкой Корчагиным. Этот эпизод из романа и фильмов «Как закалялась сталь» (первый с Василием Лановым, второй с Владиимиром Конкиным в главной роли) стал один из главных символов вечного «трудового фронта», по сути – войны, в которой все граждане призваны от рождения и обязаны участвовать безоговорочно, но в которой (что очень важно!) никогда нельзя окончательно победить.
В бесконечных фильмах про заводы, фабрики, ГРЭС и железные дороги почти непременно что-то не налаживалось вовремя, ломалось, а то и грозило серьезной аварией. И сюжетная линия строилась на том: победят ли мужественные и смелые новаторы и герои-труда, или все-таки послушаются трусливых перестраховщиков, относящихся к работе лишь, как к работе. Результат, разумеется, был предрешен, но страсти вокруг этого все равно кипели.