A moon gate in my wall: собрание стихотворений

На дне глубоких призрачных озер,
горящих блеском звездного пожара,
мой город Китеж спрятан с давних пор.
Я там живу. И я тебе не пара.

Ты не поймешь: ведь это не дворцы

тебе знакомой южной Атлантиды;
издревле вдохновенные отцы
туда скрывались от мирской обиды.

Там поднялись высоко купола,

и звон колоколов летит, играя,
и ангельского светлого крыла
ложится отблеск от конца до края.

Там голоса людей звенят мечтой

и светятся глаза бессловной песней,
и нету жизни, радостнее той,
и нету в мире стороны чудесней.

Ты смотришь на меня, — а я стою,

где ветер на воде играет тенью,
и ухожу в холодную струю,
к тебе недостижимому владенью.

И песнями призывными тебе,

пришедшему от чуждых мне скитаний,
нельзя переменить в моей судьбе
старинных чар и золотых преданий.

1926

7. «Ты пришел и постучался в дверь…»

Ты пришел и постучался в дверь,
в домик мой, стоявший на пути.
Я открыла. Что же делать мне теперь,
если ты готовишься уйти?

Ты забрел случайно; ты не знал,

кто с приветом выйдет на крыльцо.
Улыбнулся на прощанье, и пропал.
— Мне твое запомнилось лицо.

1925

8. «Когда в открытое окно…» [47]

Tito

Когда в открытое окно
вечерних улиц шум влетает
бывает грустно и темно,
— но сердце что-то ждет и знает.

Его не трогает испуг

от грубого людского тона
и повторяющийся звук
испорченного граммофона.

Оно задумалось и ждет,

и в темноте своей таится,
и оттого еще живет,
что верит: песня повторится,

и позже, вдруг, затихнет все,

и будет лишь звучать красиво
«сон» кавалера des Grieux
взамен трактирного мотива.

1928

9. «Красный колпак с зеленым…» [48]

(Your jester, Eva)

Красный колпак с зеленым,
к плечу бубенчик приник,
и глупым таким фасоном
топорщится воротник.

Кукла ты, статуэтка,

отодвинут, чтоб не мешать,
я только редко-редко
должна тебя вспоминать.

Потому что, хоть твои губы

искривились зло и молчат.
Мне ничто так не будет любо,
как твой игрушечный взгляд!

1926

10. «Есть остров в океане. Ни коралл…»

Есть остров в океане. Ни коралл,
ни жемчуга его не украшают.
На голых гранях почерневших скал
растений корни молча умирают.

Там в полдень не проходят облака,

чтоб освежить каленый камень тенью.
и Божья вездесущая рука
не трогает опального владенья.

Есть в океане памяти моей

погибший мир. В нем нет дневного света.
Он Атлантиды царственной мрачней,
певучими преданьями одетой.

Туда летят развенчанные сны.

забытые осенними ночами.
Там мертвый лоб желтеющей луны
туманы кроют мокрыми плащами.

1926

11. «Слышишь ли ты, море…»