А.П.Чехов: Pro et contra

Это предварительное знакомство, на мой взгляд, дает нам в руки некоторый ключ к его творчеству. В основе этого творче­ства лежит глубокий диссонанс. Психологически это — диссо­нанс между прирожденным типично комическим даром и уны­лым жизнеощущением, который находил себе выражение в подмеченном биографами светлом смехе и тусклом, матовом голосе. Идеологически это, с одной стороны, — огромная эсте­тическая чуткость и проникновенность, а с другой — узкий кругозор миропонимания, обусловленный как лишенной пафо­са натурой, так и «отрицательной», безыдейной эпохой 80-х годов. Общераспространенное мнение, что Чехов был лишь объективным бытописателем восьмидесятничества, на мой взгляд, несправедливое мнение. И в его творчестве, как и во всяком подлинном творчестве, много субъективных элементов. Сам он был верным сыном эпохи, продуктом, жертвой восьми­десятых годов. Они, годы эти, обрезали ему «крылья», сдела­ли его бескрылым поэтом...

Позволяю себе снабдить эту статью своего рода post- scriptum'ом.

Представляя собою первую главу работы о Чехове, мною за­думанной, но не выполненной [98], настоящая статья, разумеется, далеко не исчерпывает сложного вопроса о творчестве Чехова. В частности, она только мимоходом затрагивает чисто эстети­ческую сторону Чехова, а именно этой стороной определяется и огромное место его в нашей новой литературе и права на его бессмертие. Если я тем не менее согласился на появление статьи в настоящем сборнике, то лишь в надежде, что в этой попытке предварительного ознакомления с Чеховым, все же намечено несколько отправных точек, которые могут приго­диться для дальнейшего, более углубленного его изучения.

Я попытаюсь на немногих страницах этого post-scriptum^ хоть отчасти пополнить пробелы статьи, хоть немного углу­бить те перспективы, те ходы «внутрь здания», которые для меня раскрываются с намеченных в статье отправных точек.

Начну с эстетики. Прежде всего отмечу особенность творче­ства, совершенно выделяющую Чехова из школы русской бел­летристики, создавшейся еще в 50-х годах. Творчество Чехова имело главным, если не единственным, источником эстетиче­ское чувство, органическую потребность созерцания и воссоз- давания. Это было художество — самоценность. «Творчество из ничего», — сказал о Чехове г-н Шестов в статье, которую я уже упоминал. Г-н Шестов забыл, что первичным источником всякого художественного творчества является это «ничто», — является именно эстетическая жажда, ищущая удовлетворе­ния. Среди больших художников Чехов олицетворяет собою это явление в на редкость чистом виде. Чехов своим творче­ством доказал, как могуч этот источник сам по себе, почти от­решенный от иных подсобных источников творчества — мо­ральных и философских.

В этом смысле писания Чехова представляют огромный ин­терес для критики и психологии творчества. Сам он не раз за­трагивал в художественной форме эту тему о самоценности творчества. Преломленная сквозь призму усталого скептициз­ма, обозначается эта тема у Тригорина из «Чайки», в его сло­вах об «обязанности писать и писать». Та же потребность-по­винность вложена в душу портного Меркулова в небольшом комическом очерке «Капитанский мундир»: он шьет виц-мун- диры, за которые ему не платят, пренебрегая «доходными» зипунами: «Пущай лучше помру, чем зипуны шить!». Нако­нец, несколько осложненная темой о связи между художни­ком и толпой, та же мысль проходит и в очаровательном очер­ке о лодыре Сережке, устраивающем «Иордан», — очерке, представляющем один из перлов Чехова и так озаглавленном: «Художество».

К этому источнику своего творчества Чехов относился впол­не сознательно. Он на этом месте стоял, это любил. Это даже привело его к созданию соответствующей теории, чуть ли не единственной (кроме медицинских), которую исповедовал этот атеоретический человек. Он всегда убежденно отстаивал прин­цип свободного искусства:

«Я боюсь тех, — писал он Плещееву в 1887 г., — кто между строк ищет тенденции.»

«Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и — только. ⁴⁷»