А.П.Чехов: Pro et contra

Чехов — это огромный, всем нам нужный, важный для нас талант. Еще важнее его теоретическое место в конфигурации современных нам литературных школ. В нем встречаются, в нем скрещиваются противоположные течения: символизм и реализм. На Чехове лежит преемственность дорогих для нас литературных традиций Л. Толстого. И в то же время в чехов­ском творчестве заложен динамит истинного символизма, ко­торый способен взорвать многие промежуточные течения рус­ской литературы; эти течения часто открещиваются от здорового честного реализма, портя свой реализм заемными румянами quasi-символических образов. В то же время среди символистов последнего времени процветают тенденции, извне сочетающие реализм с символизмом. После Чехова такое соче­тание — абсурд. Мистические реалисты открывают в баранке и кренделе что-то особенное; они описывают крендель так, что волосы становятся дыбом. В то же самое время символисты нет-нет, — и посадят какой-нибудь из своих сверхвременных символов на пароход. Те и другие не имеют ничего общего с Чеховым. У тех и других — компромисс, у тех и других — предательство своего литературного пути. Те и другие не преодолевают ни символизма, ни реализма; те и другие пред­ставляют собою шаг назад в истории развития литературы пос­леднего десятилетия сравнительно с Чеховым. Символисты, влекомые к «Знанию», «знаньевцы», растворяемые символиз­мом — все эти полусимволисты, полуреалисты далеки от ис­тинного реализма Чехова. Но и действительность чеховских символов им чужда.

Поясним нашу мысль.

Нам кажется далеко не случайным, что наиболее крупный писатель последнего времени остался без школы, в то время как творчество Горького породило целую плеяду подражате­лей. В то же самое время Валерий Брюсов, вырастая у нас на глазах, уже образовал школу. Брюсов дал нам методы истин­ного символизма: он переходит от символа-переживания к об­разу-модели. Его мир — это мир двух действительностей, — из них видимость — только арка, под которой мы проходим в не­известность.

Чехов, наоборот, исходя из реального образа, утончая и изу­чая самый образ видимости, рассматривает его как бы в мик­роскоп, указывает нам на то, что образ этот в сущности сквоз­ной. Но выхода он не дает, и мы, окруженные неизвестностью, обречены пребывать в замкнутых пределах нашей стеклянной тюрьмы.

Брюсов нам как бы говорит своими образами: «Мы не мо­жем объяснять на языке тайн. И вот я опускаю на тайну заве­сы условных знаков. Но посмотрите: условные знаки совпада­ют с окружающей действительностью». Чехов говорит нам обратное: «Я ничего не знаю о тайне, не вижу ее. Но изучите действительность в ее мгновенных мелочах. Я не знаю выхода из стен моей тюрьмы, но, быть может, бесконечные узоры, на­чертанные на стенах, не двухмерны, а трехмерны: они убегают в пространство неизвестности, потому что стены могут ока­заться стеклянными, и то, что мы видим на их поверхности, может оказаться за пределом этой поверхности. Все же я ниче­го не знаю».

Школа Брюсова устанавливает культ мгновения. Ткань вре­мени Чехов расчленил на отдельные элементы ее — мгнове­ния. Здесь он завершитель истинного реализма (мир мгновен­ных образов и переживаний). Символизм и реализм, как начало и конец, соприкасаются в одной точке; эта точка — мгновение; но подходы к мгновению противоположны. В сим­волизме мгновение есть средство запечатлеть переживаемое, не имеющее соотносительной формы выражения в видимости. В истинном реализме дезинтеграция времени в ряде отдельно взятых мгновений есть цель; средством этой цели является описание материала, данного нам в видимости и пережива­ниях.

Символизм и реализм — два методологических приема в ис­кусстве. В философии мгновения оба метода совпадают, как совпадают две окружности, только в одной точке. Эта точка совпадения реализма и символизма есть основа всякого твор­чества: здесь реализм переходит в символизм. И обратно.

Задача истинного реализма заключается в приведении его к основе творчества, к совпадению его с символизмом в точке ка­сания самих в себе замкнутых сфер. И если символизм может развиваться в направлении коллективной символизации (ре­лигия), базис его устойчив только тогда, когда он приведен к точке касания с реализмом. Задача русского символизма не заключается только в развитии его как коллективного симво­лизма, но и в утверждении его в самом себе, то есть в приведе­нии к точке касания с реализмом так, чтобы реализм незамет­но для себя стал символизмом.

Развитие символизма идет в прогрессивном и регрессивном направлениях; это не значит, что нужно кое-как смешивать реализм с символизмом: такое смешивание кощунственно для обеих школ.

Чехов никогда не сознавал себя символистом, но он благо­родно и честно как бы отдал все свое творчество на то, чтобы творчество его стало подножием русского символизма.