А земля пребывает вовеки

На следующее утро Аня покинула город. Словно прогоняя её – прочь! прочь, скорее! – носился над землёю страшный ветер. Он гнал яростно снег по дороге. Одинокая сосна на холме, борясь за жизнь, гнулась, раскачивалась, припадая почти к самой земле, принимая причудливые позы. Ветер безжалостно бил её, будто она издавна была его личным врагом и он добрался наконец до жестокой расправы.

Под этим ветром вдруг что-то обрушилось в самой Ане. В ней поднялось смутное опасение чего-то, всё растущее беспокойство. Она ещё не могла дать себе отчёта, но понимала: что-то стало её пугать. «Прочь отсюда! Уехать! Скрыться! Скорее уехать!»

Те же сани и тот же кучер увозили её.

От ворот подбегали к саням вчерашние женщины. Они кричали ей: «Прощай! Прощай!» – но ветер относил и разрывал их слова. И все они были похожи одна на другую, словно это была одна и та же женщина, магически исчезавшая позади и появлявшаяся впереди на дороге. И это, всё то же лицо – круглое, тёмное, плоское – кружилось и множилось перед Аней, как мяч, как шар, перебрасываемый ловкой рукою. Вчерашняя старуха, забежав вперёд, остановила сани и тёмной рукою протянула Ане мёрзлый пшеничный калачик, присыпанный маком:

– На дорогу! Гостинец!

Ветер крепчал. Он разматывал дым по земле, и снег покрывался сажей, не был тем белым и чистым, как раньше.

Проезжая мимо тюрьмы, она закрыла глаза: забыть! не видеть! Не помнить больше. Не знать.

И только на Урале, когда, переодевшись, она снова была уже в экспрессе, в купе первого класса, в ней полностью восстановилось её прежнее, её настоящее «я».

Привычный комфорт, обстановка, прислуга поезда с её «вашим сиятельством» – это был её мир, её место в нём, где она родилась и жила, тут она снова нашла себя и стала только собою. С быстрым движением поезда, с мельканием огней и станций быстро заработали и трезвые мысли. Сибирь осталась позади.

Аня удивлялась тому, что было.

«Боже, какой маскарад, какой вздор! Как я могла!» И та романтическая девушка, что ненадолго поднялась было в ней, и расцвела, и повелевала, лежала теперь посрамлённой под холодным, критическим взглядом. Она была призвана к ответу. Ей не находилось оправдания. Гипноз!

Но что загипнотизировало её? Балет и музыка? Больная, страшная Лиза? Её повесть и слова: «Аня, у тебя всего так много…» Жажда приключений? Тайна? Сибирь? Или же всё вместе и всё сразу?

Аня стала догадываться, что совершённое ею было преступлением перед законом, церковью, совестью. Это был обман. Никогда в жизни не лгавшая, она вдруг навсегда связала себя обманом. Как надолго? Насколько это опасно? Кто знает о её поступке? Свидетели? Увы, целый город! И тюрьма, и канцелярия, и священник, и дьякон. Холодея, она вспоминала, что подписала своею рукою чужое имя на брачном свидетельстве. Так же расписалась и в церковных книгах. А книги эти хранятся сотнями лет. Её подпись надолго-надолго переживёт её самоё.

Смутно она понимала, что совершила уголовное преступление. Что за это? Тюрьма? Каторга?

Она рвалась в Петербург. Приехать и сейчас же что-то сделать, как-то всё это выправить. Увидеть Лизу, отдать бумаги, дать ей денег, и скорее-скорее пусть она едет туда, в Сибирь. Устроить, чтоб она не ехала через тот же самый город, где было венчание. И Лиза пробудет на каторге «с ним» двадцать лет. Долго. Далеко.

Но казалось ей, что и это было ещё не всё. Надо с Лизой уговориться – взять клятву – под каким-то предлогом надо заполучить все те бумаги из церкви, заменив их другими, где бы Лиза сама расписалась. А её, Анину, подпись уничтожить. Но как? Возможно ли это? Или лучше ничего такого не делать? Может быть, именно это и опасно. Не нужно возбуждать подозрений.

Она терялась. Что ни сделай – позор остаётся. Она думала о брате: их было двое Головиных. Он – много старше. После смерти родителей заменял ей отца. Всегда честный и добрый. Неужели она опозорит его?

В Петербург она приехала вечером. Он волшебно сиял огнями, надменный и гордый, столица великой империи. И она чувствовала, что чем-то ему изменила.

Наконец она дома. Она в своей постели.

О, дожить бы до завтра скорее! Дожить до завтра – и начать, и дело будет устраиваться. Кто станет докапываться? У ней нет врагов. Да? Но враги есть у Лизы, её родители… Враги есть у «него» – и сколько! «Дожить до завтра, и завтра в этот же час я, возможно, уже буду спокойна».

В десять утра она стучала в дверь Лизы. И тут ожидала её страшная новость: Лиза умерла. Ее похоронили. Приезжали мать и брат.

Что теперь?

С холодеющим сердцем Аня высчитала, что Лиза умерла н а к а н у н е того дня, когда Аня – под её именем – венчалась.

Аня вернулась домой, с тем же пакетом в руках: Лизин паспорт, пропуск в тюрьму, разрешение на брак, брачное свидетельство.

Что же теперь надо делать? Делать было нечего. Всё усложнилось. Безусловно, и день смерти Лизы, и час похорон тоже были где-то и кем-то записаны в книги. Кто-то, где-то, когда-то мог всё это сопоставить…