А земля пребывает вовеки

Ей хотелось узнать юридическое значение своего поступка. Что полагается за него по закону? Пойти к адвокату и просто спросить? Но будет ли это просто? Нет, в глаза бросится странность такого визита. Он станет спрашивать о подробностях, она невольно и выдаст себя. Была надежда: она что-то смутно слыхала о «давности». Через сколько-то лет она скажет себе: «Прошло!» Но когда?

А бумаги Лизы – что с ними делать? Уничтожить? Но возможно, и это тоже преступление. Держать их? И она решила жить в Петербурге, ожидая, что кто-то придёт к ней за ними. Стала лгать, написав брату, что увлечена и захвачена театральным сезоном и остаётся надолго в столице.

За документами не приходил никто. Она проводила часы в библиотеке, просматривая старые газеты. В них она прочла о преступлении Андрея Гордеева и о суде над ним. Ужаснулась, поняв, с кем и с чем она себя связала.

Гласность! Андрей Гордеев был выдающимся политическим деятелем. О таких пишут книги, их жизнь и деятельность – достояние партии, их биографии печатаются на многих языках. Третий метальщик! Он, возможно, составит и свои мемуары. Знает ли он её настоящее имя? Что он знает о ней? Но всё равно – они венчались, обменялись поцелуем: муж и жена.

Как она волновалась! Каторга… пусть для себя, но позор! позор для семьи! Всё это надо было скрывать. Для вида почти ежедневно ходила в театр, сидела там, не видя ничего, не слыша. Дома стояла подолгу у окна, прячась за шторой. Придёт кто-то? Выбегала утром к швейцару, чтобы самой взять почту. Ничего!

Главное, что её мучило: кто знал о происшедшем? К т о они? С к о л ь к о их? Что таится за этим молчанием? Кто тот талантливый юрист, студент четвёртого курса, который составил весь план? Кто был тот «д р у г», что следил за её отъездом на вокзале? Заметили ли родные покойной Лизы отсутствие у ней паспорта? Сделали ли они заявление об этом полиции?

Она мучила себя. Дотоле прямая, свободная, гордая, честная, она теперь подгоняла себя под это новое положение в жизни: скрытность и ложь. А ей открывались всё новые стороны её несчастья: она замужем, и ей уж не венчаться снова (опять уголовное преступление и смертный грех перед церковью). Она видела себя обречённой на одиночество.

Она стала завидовать тем, кто понимает жизнь как хаос, кто не испытывает мучений совести. Она же от поколений предков унаследовала веру в непреложный моральный закон: н и ч т о н е п р о х о д и т б е с с л е д н о. В сущности людей, и вещей, и явлений, и поступков уже закл ючается зерно следствия, линия их будущего, качество их дальнейшего существования. Вы бросили камень? Он у п а д ё т.

Он у п а д ё т, и это единственное верное, что случится. Он упадёт, потому что вы его бросили. Этого нельзя изменить, этому нельзя помочь! Где, когда, как, в каком виде – неизвестно, но ж д и т е, он упадёт, потому что вы его бросили.

Наконец она оставила Петербург и переехала в «Усладу», к брату, «навсегда». Она сказала ему, что решила не выходить замуж, что его дети будут главной любовью и заботой её жизни, что им она оставит своё состояние.

Она ещё была так молода тогда! Встретила ли она любовь? Знала ли искушения? Она ни с кем не поделилась этим. Из чудесной Ани она постепенно превратилась в тётю Анну Валериановну. Её репутация была безупречна. Она превратилась в одну из тех пожилых спокойных женщин, кто никогда не говорит о себе.

Прошло пять лет. Десять. Пятнадцать. Двадцать. И камень упал.

Глава X

В тот день, когда Анна Валериановна вернулась из канцелярии нового правительства, вечером, Димитрий покинул «Усладу». Прошли два тревожных дня, и он вернулся в полночь, совершенно разбитый усталостью.

– Дело погибло, – шепнул он Анне Валериановне и, поцеловав мать и Милу, ушёл наверх.

Было десять часов утра. Димитрий всё ещё спал наверху, генеральша сидела с вязаньем у двери. Мила шила что-то, тётя Анна Валериановна заботливо обмывала большие листья филодендрона, единственного растения, ещё оставшегося в доме.

Вдруг издали послышался громкий стук. Стучали, очевидно, в парадную дверь: звонки в «Усладе» давно не работали. С криком пронеслась по коридору Мавра Кондратьевна, прятаться куда-то в погреб, и бледная Глаша вбежала в гостиную.

– Солдаты… – сказала она, задыхаясь, – с ружьями. Ведёт Варвара Бублик! – И с визгом завопила: – Барыня! Они убивать нас будут!..

– Перестань! – прикрикнула Анна Валериановна. – Иди на кухню. Я сама их встречу.

Миле она шепнула пойти наверх, разбудить и предупредить Димитрия и сейчас же вернуться. Сама она, внешне спокойная, пошла навстречу судьбе.

Тяжёлые шаги солдат уже раздавались эхом в пустых парадных комнатах усадьбы. Они взламывали замки, и перед Анной Валериановной анфиладой открывались когда-то великолепные покои «Услады». Она остановилась на пороге, не вмешиваясь.

Не найдя ничего – комнаты были почти пусты, – солдаты возвращались. Впереди шла Варвара.

– Гражданка Головина, – сказала она, обращаясь к Анне Валериановне, – мы пришли с обыском. Вот приказ. Подпишите.