А земля пребывает вовеки

Варвара Бублик председательствовала на платформе. Рядом с нею сидел секретарь, бывший златовласый дьякон Анатолий, теперь угрюмый, с выбитым зубом товарищ. И помина не было о золотистости и волнистости его шевелюры. Он был коротко острижен. Но и то, что осталось на его голове, было тускло и серо: в городе не было мыла. Все остальные за столом были незнакомы Анне Валериановне. Она их видела в первый раз.

Суд начался.

– Гражданка Полина Смирнова! – выкрикнул секретарь, и Анна Валериановна испытала тихое, злорадное удовольствие, увидев портниху не среди властно-правящих, а среди призванных к ответу.

Полина вскочила со скамьи и не пошла, понеслась к платформе. Она пылала негодованием и намеревалась не оправдываться, а обвинять тех, за столом. Она была арестована – за что? за что? скажите, пожалуйста! – и уже посидела в тюрьме, где изливала своё негодование по поводу несправедливости ареста. Действительно, арест этот удивил многих в городе, а её наполнил клокочущим гневом.

Полина встала в позу. Она бросила огненный взгляд на Варвару, потом на Анатолия: так вот кто судит её! Прекрасно. Пусть же послушают! Вся в чёрном, неумытая, взлохмаченная, но наконец застёгнутая на все пуговицы, она «революционным» шагом подошла совсем близко, к самому краю платформы.

– Пусть ведёт свою защиту гласно, – приказала Варвара. Это был её метод: она заметила, что, отвечая на вопросы, человек был осторожен; в монологе же, взволнованный, неперебиваемый, он, увлекаясь и полагая, что молчание судей – хороший знак, иногда выдавал себя, проговаривался.

Но именно этого, именно гласной защиты и желала Полина, называвшая себя «Златоустом Революции».

– Товарищи! – крикнула она, обращаясь не к судьям, а к подсудимым. – Сегодня мой голос доходит до вас из могилы задушенной Революции! Я говорю вам голосом революционной свободы. Я её благовестник, её посланник!

Для того, кто, как Анна Валериановна, не слыхал ещё политических речей Полины, это было изумительное зрелище. Полина, подняв высоко руку и показывая пальцем на платформу, крикнула:

– К т о судьи? И к о г о они судят? Меня!!! Не я ли давным-давно присоединилась к подпольной работе революционеров, скрывала их у себя в доме… Да, в те времена, когда многие здесь присутствующие и даже кое-кто из сидящих на месте судей (пламенный взгляд в сторону дьякона) «духовно спали и не были ещё революционно рождены». Не я ли ещё задолго, за годы до революции вышила слово «Свобода» на красном знамени и хранила его как святыню. Старый режим унизил меня, но я не покорилась его тёмному царству!

«Я с трепетом всё никла, Я трепетала, словно лань, И всегда шептать привыкла Слово гордое: "Восстань!"»

Так декламировала свои стихи Полина, не зная, что Варвара обычно не слушала тех из подсудимых, о которых у ней уже было готовое мнение и решение. Она занималась просмотром списка вызванных к суду.

– Что обозначить за нею? – шёпотом спросил секретарь.

– Ничего, не важно, – ответила Варвара. – Пусть ещё посидит, там найдётся. – И в списке против имени Полины твёрдым почерком написала: «В тюрьму».

Увлечённая собственным красноречием, Полина не замечала ничего.

– Вот этими руками! – высоко подняв руки, она потрясала ими в воздухе. – Вот этими женскими слабыми руками, истомлёнными работой, исколотыми иглой, идя впереди всех женских процессий, я несла тяжёлое знамя свободы. Измученная, я пела, – уже кричала она, – мною самой сочинённые песни, я пела часами, неся знамя, ведя за собою свободных женщин, я пела… – Она задохнулась.

– Ты всё пела – так поди и попляши! – раздался саркастический возглас из среды подсудимых.

Быстрым, мгновенным взглядом Варвара отметила говорившего.

– Товарищи! – возопила Полина. – Вы судите меня, а враги сидят тут же и издеваются над теми, кто зажёг пламя свободы, кто, рискуя жизнью, вышивал красное знамя… Товарищи, давайте вспомним, кто собирал группы женщин, давал им девизы, организовывал их в клубы… в ячейки… раскрывал их глаза на их рабскую зависимость от их отца, мужа, ребёнка! Я! А я сама? Я добровольно отделилась от буржуазии, ибо душа моя замирала, загнивала в болотистой атмосфере эксплуататоров и их богатств! О судьи! Вспомните о жертвах, принесённых мною! Что жертвы – я сама сгорала внутренним огнём! Я укрывала у себя революционеров. Я имела всего одну кроху собственности – мой маленький дом… и я делилась… последней коркой хлеба с теми, кого укрывала от полиции… – Полина устала и задыхалась. – Товарищ Бублик! Встаньте и во всеуслышание подтвердите, что всё сказанное мною правда!

Варвара не двинулась, не моргнула глазом.