А земля пребывает вовеки

– Мила, я не имею права больше оставаться здесь, с вами… – И он поцеловал её.

Над их головами гудели самолеты.

– Наши? – спросила Мила.

– Нет. Враги.

Он целовал её руки. Она знала, что он хотел бы сказать ей теперь. Он говорил бы ей о любви, о том, что любил и помнил её, не забывая. Все эти годы. О счастье! О победа! Никто никогда не сможет отнять у ней этого. Что враг, его танки, его самолеты! Жорж любил её. Что немцы с их пушками, огнём и дымом! Жорж любил и любит её!

Но не было времени для слов любви. Она только ещё успела спросить:

– А враг? Мы разобьём его?

– Окончательно и совершенно. Дотла. Помните, Мила, за всем, что правит нашей родиной, есть ещё русский человек и русский солдат. Россия никогда не погибнет!

– О счастье! А мы?

Он ещё раз, обняв, поцеловал её нежно и сказал тихо:

– Нам предстоит умереть.

И поспешно ушёл. Жорж ушёл. Он всегда уходил из её жизни. Но теперь это не было потерей, не было горем. Он любил её, но он был героем. И он любил её. Её битва была окончена. Её победа выиграна. Её любовь и вера не были обмануты. Она была счастлива. Она стояла посреди комнаты, забыв обо всём, кроме своего счастья. Она стояла, в слезах, прижав руки к сердцу, и улыбалась своим мыслям. Она стояла, не слыша, что над нею гудят самолеты, что вокруг суматоха и крики.

В этот момент снаряды врага посыпались на госпиталь и дом, где была Мила. Была пробита крыша, загорелся дом – Мила упала, смертельно раненная. Ей оставалось несколько секунд сознания, но эти предсмертные секунды были протяжёнными, уже несоизмеримыми с земным временем.

Она лежала среди горящих обломков стен. Она не знала, что у ней уже не было ног. Её последней земной мыслью было: «Что-то упало на меня. Мне придавило ноги. Я не смогу встать».

И затем она начала погружаться в иной мир, где уже нет ни боли, ни страха. Она отделялась от своего поверженного тела, уходила, переступив какой-то порог, – очутилась в туманном прохладном поле. Царил полусвет. Она шла босая, но шла, не касаясь земли. Она вглядывалась в даль. Прохлада и тишина. Но вот откуда-то кто-то зовёт её: «Ми-ла…»

Она прислушалась: это был голос отца. Она пошла на голос, спокойно, не торопясь, не волнуясь.

Она увидела его вдалеке. Там был какой-то туман или облако. Отец стоял у какой-то границы, которую не мог, казалось, перешагнуть, и звал её к себе. Около него был ещё кто-то, и постепенно она узнавала: мать, брат Димитрий…

А отец всё звал её: «Не пугайся, Мила! Иди, иди! Ты скоро проснёшься».

Ей казалось, она начинает уже просыпаться. Ей ясно виделась мать, она видела улыбку брата.

«Не бойся, Мила! Ты уже пришла», – сказала мать.

Бояться? чего? О, где твои ужасы, жизнь? Смерть, где твоё жало?

III

Город был осаждён, обстрелян, разрушен и взят немцами в несколько дней.

Это были геройские, славные предсмертные дни города. Почему, в самом деле, жители не убегали просто за реку и затем куда глаза глядят, а продолжали сражаться в дыму, в огне, погибая, когда уже очевидно было, что на победу не оставалось надежды и надвигается верная смерть? Как ни страшны были дороги из города под бомбежкой, в них всё же таилась хоть малая надежда на спасение: они вели в жизнь. За что сражались эти люди, что защищали от врага? Родную землю? отчий дом? кладбище предков? свою семью? Сражались ли они потому, что любили своё, или потому, что ненавидели врага? мстили ему?

Думать было некогда. Горело сердце, и затихал разум. Сражались потому, что сражался стоявший рядом, и падал – и за шаг вперёд обоим открывалась могила. И угасал страх, и злоба, и месть, и бойца охватывала та лёгкость, когда на земле для него уже потеряно всё, нет больше никакой земной ноши, и нагой человек вступает в свою могилу, – без удивления, без страха, – ничего не осталось: конец.

Люди бежали к окопам. Древняя старуха волочила кому-то большую заржавленную лопату Девочка топталась около брата: «Дай мне, и я покопаю немножко!» Подростки просили: «Дали бы нам ручные гранаты и показали, как…» Матери закрывали окна, укрепляли дома, чем только могли. Жерла пушек виднелись с крыш высоких зданий. Чей-то голос, стараясь покрыть своим голосом все звуки, распоряжался по радио.

Но враг продвигался вперёд. Он побеждал. С небес сыпались бомбы.

– Мама! Мама! Спрячь меня! Я боюсь… меня убьют!

А мать могла лишь крикнуть невидимому врагу:

– Будь проклят, убийца! Я ничего у тебя не взяла! Будь проклят до седьмого колена!

Горели дома. Кричали люди. Трупы лежали, где кто упал. Невеста рыдала над трупом, над мёртвым своим женихом. «Сторонись!» – кричали ей с надвигавшегося танка. «Давите! – кричала невеста, склонившись над трупом, шепча: – Умру с тобой… твоя навеки». И воздух гремел, и колыхалась земля под ними.

Всё мешалось. Последняя агония города.

– Ну уж если я доберусь до тебя!.. – в небо врагу грозился солдат. – Подожди, как я стану ногою на т в о ю землю!

– Ребёнок! Возьмите ребёнка кто-нибудь! – кричал человек. В одной руке держал ребёнка, в другой – гранату.

И девочка, выбежав из дома, взяла ребёнка.

– Да он ранен! – кричала она, заливаясь слезами. – У него разбита головка.